«Я сильно изменился. Временами я так боялся мира, но теперь у меня такое чувство, что, в конце концов, совершенно не важно, что со мною будет. Я понял, что буду в любом случае счастлив, потому что решил не принимать себя слишком всерьез. Это часть моей новой философии, и она удерживает меня от того, чтобы обижаться на людей, которые меня окружают, за то, что они не разговаривают со мной… препираясь при этом друг с другом по мелочам, ссорясь из-за пустяков.
Может быть, это смешно, что я употребляю термин «философия» по отношению к своим мыслям. Однако я твердо решил — отныне я буду вести себя спокойно, тихо и отстраненно, и, помимо всего, не буду мелочным и эгоистичным. Если бы я только мог быть похож на тебя, дорогая мама, быть великодушным и добрым, как ты. Это будет моей главной задачей — побороть свои эгоизм и легкомыслие…
Мне становится страшно, когда я думаю про миллионы людей, которые думают так же, как я, что им удастся выбиться из толпы, но только один или два из мил-лионов достигнут этого. Понимаешь, мама, пока я держу себя в руках и не теряю чувства юмора, душевного равновесия, смелости, веры в Бога и моего стремления быть великодушным и пока я не принимаю себя самого слишком всерьез, я знаю, что я буду счастлив, чтобы со мной ни случилось.
Этот заговор молчания, пожалуй, самое лучшее изо всего, что до сих пор со мною приключалось. Клянусь Богом, это правда… Молчание сделало меня на тысячу лет старше, заставило меня повзрослеть, заставило начать писать, привило мне любовь к хорошим книгам и философии. Оно расширило мое сознание, и теперь мне просто смешны эти глупые, инфантильные, слепые и жестокие люди, которые издеваются надо мной… И самое главное, я хочу, чтобы ты была мной довольна. Да, мама, если бы ты знала, это моя единственная забота — сделать так, чтобы ты могла гордиться мною».
Четыре месяца спустя, когда Лири все-таки начал подумывать о том, чтобы уйти из Уэст-Пойнта (его проблемы обострились из-за плохих оценок по математике), его любящая мать писала ему: «Не переживай, сынок, если тебя постигнет неудача, это значит, что Господь уготовил тебе что-то другое, может быть, гораздо лучшее». Тим отвечал:
«Дорогая мама! Я всю ночь читал твое письмо, перечитал несколько раз, и в который уже раз был охвачен этим потрясающим чувством тихой и смиренной истины, которая звучит в каждом твоем слове. Твои советы и мысли настолько верны и бесспорны, что я был просто вынужден согласиться со всем, что ты говоришь. Сейчас я совершенно не доволен самим собой и своей жизнью. Я определил для себя такие правила жизни, чтобы, если я буду следовать им, чувствовать себя во всем правым. И я изо всех сил стараюсь их придерживаться. Все на свете, весь род человеческий, весь мир и мое собственное жалкое существование кажутся мне настолько бессмысленными и бесполезными, что я все время ужасаюсь безмерности времени и пространства. Моя жизнь представляется мне такой хрупкой в сравнении с вечностью… Теперь у меня не осталось никаких иллюзий по поводу жизни. Не сомневаюсь, что подспудным мотивом, порождавшим любую философию пессимизма, было одиночество. Теперь я познал это на собственном опыте… Я надеюсь только, что мне удастся избежать того, чтобы стать еще одним величайшим ничтожеством человечества, одним из тех людей, кто не выделяется из общей массы, мечтая только о том, чтобы жить более комфортабельно, не замечая, как они мелочны и глупы, никогда не задумываясь о чем-либо, кроме того, что может доставить им удовольствие. Наверно, я должен сделать передышку перед тем, как дви-гаться дальше. Прошу тебя, не думай, что я розовый оптимист, исполненный иллюзий. И еще одно короткое отступление. Я постоянно думаю о значении слова «истина». Я ненавижу это слово и был удивлен, когда ты подумала, что я хочу изменить мир и открыть ему некую великую метафизическую истину. Если быть честным, то я, наверное, мечтаю о славе, в том смысле, что лелею скромную надежду оставить что-то после себя, чтобы отличаться от миллионов безымянных ничтожеств, которые приходят в этот мир, чтобы покинуть его, не оставив следа… В любом случае жизнь не стоит и минуты того постоянного беспокойства, в котором мы ее проводим. Пройдет лет шестьдесят, и солнце будет светить на могильный камень с моим именем, и это будет совершенно в порядке вещей. Я думаю, мы должны больше молиться о наших душах, вместо того чтобы проводить все время в заботах о наших телах».
Лири забрал документы из Уэст-Пойнта в августе 1941 года и поступил в университет Алабамы, где начал изучать психологию. Его выгнали оттуда год спустя, осенью 1942 года, за то, что он провел ночь в женс-ком общежитии5. Он потерял отсрочку от призыва в армию, был призван в 1943-м и провел почти два года на курсах подготовки офицеров, где встретил свою первую жену Марианну. Он стал капралом, после чего продолжил изучать психологию. Служба в армии во время войны позволила ему завершить образование за счет Министерства обороны и получить диплом по психологии в университете штата Вашингтон. Его темой был статистический анализ показателей интеллекта. Потом он поступил в университет Калифорнии в Беркли, где стал готовиться к защите докторской диссертации.
Лири стал психологом и признанным клиническим исследователем. С воодушевлением он принялся работать в Беркли, в лютеранской семинарии «Старр Кинг», где оценивал кандидатов на должности священников, а также в больнице фонда Кайзера, где он начал заниматься групповой терапией и техникой межличностной диагностики. Материалы его исследований широко публиковались в профессиональных научных изданиях. Его первая книга, «Интерперсональный диагноз личности», была признана книгой года Американской психологической ассоциацией в 1959 году. Тридцать пять лет спустя его трансперсональная модель по-прежнему вдохновляла новые исследования. Лири чествовали на симпозиуме Американской психологической ассоциации в 1994 году.
У Тимоти и Марианны было двое детей, но он не был образцовым отцом и мужем. «Все испортила наша продолжительная алкогольная зависимость», — сказал он однажды. Марианна покончила жизнь самоубийством в гараже их дома в Беркли, наутро после его дня рождения, когда ему исполнилось 35 лет. На следующий год Тимоти поехал с детьми в отпуск в Европу. Он всерьез задумался над своим профессиональным будущим, которое, как он чувствовал, было бесперспективным. Там, в Италии, во Флоренции, в одном квартале от того места, где Галилей четырьмя веками раньше создал свой телескоп, его навестил Фрэнк Бэррон, друг и коллега, который уже успел заявить о себе в качестве исследователя психологии творчества. Бэррон рассказал ему о своем опыте со священными грибами в Мексике. Информацию об этих грибах принес на Запад банкир с Уоллстрит Роберт Гордон Уоссон двумя годами раньше. По теории Уоссона, именно они были предтечей религии. Тим слушал с некоторым любопытством, но в целом почти равнодушно, как Бэррон расписывал ему их значение в исследовании сознания. «Я был несколько обеспокоен увлечением моего друга и постарался предостеречь его от риска потерять научную репутацию, если начнет высказываться в подобном духе среди наших коллег», — писал Лири позже в автобиографии.
