В корейских архивах, по сведениям профессора Ким Хон Чжуна, хранятся материалы о наблюдении японцев за корейцами во Владивостоке, в том числе и за Кимом-старшим[71]. В книге Оно Каору, считающего Кима и его шефа по «Ханминхой» Чхве Бон Чжуна главными организаторами убийства князя Ито, содержится целый массив интересных данных, позволяющих и автору, и нам вслед за ним утверждать, что японское наблюдение за Н. Н. Кимом было особенно плотным и эффективным. Подтверждением этого служат сохранившиеся донесения в Токио владивостокского генерального консула Отори Фудзитаро, составленные, в свою очередь, на основании отчетов шпионов консульства. Наиболее ценным из них был некий Ким Дон Дэ, прояпонски настроенный уроженец Пхеньяна, 26 лет (по состоянию на 1910 год). Нам этот Ким интересен тем, что около трех лет он получал образование в Обществе изучения английского языка Сэйсоку в Канда в Токио — школе, готовившей к поступлению в… университет Кэйо, и переехал затем во Владивосток. В Приморье этот человек остановился в доме Ким Бён Хака, то есть Николая Кима, и зарабатывал на жизнь преподаванием корейского языка. Судя по тому, что во время расследования убийства Ито Хиробуми генконсул Отори ассигновал Дон Дэ огромную сумму в тысячу иен, особо полагаясь на его сведения, тот жил не просто в одном из доходных домов Николая Кима, а именно у него дома, получая ценнейшие для японцев сведения непосредственно из гнезда заговора[72]. Полковник японской полиции Мураи, занимавшийся расследованием дела Ан Чжун Гына, смог продолжать следствие, даже вернувшись из Владивостока в Корею, именно потому, что информация от этого человека была точна и детальна. Видимо, Дон Дэ, допущенный в святая святых тайной жизни Николая Кима, был, как выражаются сегодня, японским «кротом» в корейском подполье.
Само собой разумеется, что, когда началось следствие по делу Ан Чжун Гына, японская полиция проявила особый интерес к личности Николая Кима, его связи с преступником-патриотом, но… сочтя купца «недостаточно радикальным», вычеркнула из списков тех корейцев, которых японское правительство потребовало от властей Приморья выслать в Сибирь. Более того, хотя в ходе следствия Ан Чжун Гын и трое его арестованных единомышленников не раз упоминали о связи с Ким Бён Хаком, суд эти детали не заинтересовали вообще. На вопрос японского судьи о наличии во Владивостоке политических объединений корейских эмигрантов подсудимый У Док Сун — соратник Ан Чжун Гына ответил: «Существуют общества корейских резидентов, но их контролируют»[73]. Нечего и говорить, что семейные связи Кимов не были изучены судом несмотря на то, что сам Ан Чжун Гын называл одной из основных причин (всего таких было одиннадцать) своего теракта месть за убийство японцами королевы Мин, организатором которого он почему-то считал Ито Хиробуми[74]. Интересно, что вопрос мести Ана за смерть королевы персонально Ито и раньше интересовал японских исследователей, но такой довод всегда игнорировался по причине того, что «этого не могло быть просто потому, что быть не могло». Вот характерная цитата из книги Цунода Фусако «Тайное убийство королевы Мин»: «Даже если дать волю фантазии, я никак не могу поверить, что Мицу Мунэмицу и Ито Хиробуми причастны к планам тайного убийства королевы Мин. Между зачинщиком тайного убийства и японским правительством не может существовать непосредственной связи — таков мой непоколебимый вывод»[75]. Такая точка зрения вполне имеет право на существование, но она основана не на доказательствах непричастности Ито к убийству, а на отсутствии вообще какого-либо понимания: кто и зачем «заказал» королеву? И если это была, согласно официальной версии, личная инициатива генерала Миура, то есть речь шла о чистой уголовщине, то почему его и всех участников убийства оправдал японский суд? Ответа на этот вопрос не было сто лет назад, его по-прежнему нет и сегодня.
Почему материалы о причастности Николая Кима к организации заговора, прямо свидетельствовавшие о том, что он был, по крайней мере, его финансистом (путаные рассказы Ана и его сообщников о том, что у них не было денег и они у кого-то занимали крохи на билеты, просто смехотворны), стали известны следствию, но не дошли до суда — загадка. Так же, как и то, что Роман Ким спокойно рассказывал своим друзьям о том, что в доме его отца (мать в 1908 году развелась с Н. Н. Кимом и вернулась в Сеул) «три дня и три ночи шел пир в честь убийства князя Ито», а на это никто из японцев не реагировал. Как и на то, что в каждом разведывательном отчете, посылаемом из Владивостока после убийства Ито, японцы снова и снова зачем-то упоминали, что старший сын Кима учится в Кэйо.
Ответов на эти загадки может быть два. В первом случае стоит принять точку зрения части современных российских корееведов: Роман Николаевич Ким всю жизнь фантазировал, придумывал и раскрашивал яркими красками собственную биографию, привязывая ее к значимым историческим событиям, а на косвенные данные не стоит обращать внимания, поскольку они сильно усложняют понимание истории.
Второй вариант целиком основан на пресловутой «теории заговора» и полностью приводится впервые. Согласно ему, в Токио от руководителей японских тайных обществ и агентов разведки, работавших на генеральное консульство во Владивостоке, было известно о роли Николая Кима в корейском подполье, о приеме им во Владивостоке Ан Чжун Гына, о торжествах по случаю убийства Ито Хиробуми, а потому спокойно относились к детским рассказам Ромы Кима — они просто контролировали ситуацию. А если так, то надо понять, кому это могло быть выгодно. Тут мы неизбежно приходим к истории давнего соперничества двух земляков, двух гениев эпохи Мэйдзи, эпохи грандиозных преобразований Японии, превративших страну из феодальной крепости в современную империю. Первый — уже знакомый нам дважды премьер-министр страны, гэнро, маршал и герцог, создатель армии и полиции нового образца, великий Ямагата Аритомо, выручивший когда-то из смертельной опасности и приблизивший к себе Тояма Мицуру. Второй — не менее великий Ито Хиробуми — четырежды премьер-министр, князь, гэнро, творец японской конституции и первый генерал-резидент Кореи.
Несмотря на то, что Ито и Ямагата вместе сражались во время Реставрации Мэйдзи против военного правительства сёгуна, со временем их пути всё больше расходились, а политические и человеческие амбиции не давали возможности уступить друг другу лавры славы и тайные нити управления страной. К началу XX века, после десятилетий борьбы, этим политическим гигантам окончательно стало тесно в маленькой Японии, в которой оба оставались безусловными авторитетами и полными противоположностями друг другу. Сухой и сдержанный Ямагата был настоящим военным — очень традиционным политиком националистического толка, сторонником расширения экспансии Токио на Азиатском континенте. Ито — порывистый, эксцентричный (в молодости он мазал собственными фекалиями священные реликвии в синтоистском храме, чтобы убедиться: если божественная кара не последует, то богов не существует), общительный человек, обаятельный дипломат и опытный политик, сделал особенно много для проведения реформы образования, избирательной и финансовой систем. Он был человеком сугубо штатским и, хотя поддержал войну Японии с Китаем, возражал против развязывания боевых действий с Россией, о чем в Петербурге знали и что особенно ценили. При этом оба они являлись убежденными националистами, патриотами, различия во взглядах Ито и Ямагата никогда не были настолько катастрофичны, чтобы привести к открытой конфронтации между ними. Тем не менее по окончании Русско-японской войны, на волне роста ультрапатриотических настроений и недовольства условиями Портсмутского мира, которые многие в Японии сочли недостаточно лестными для победителя, влияние воинственного Ямагата усилилось. Ему удалось добиться принятия решения о направлении своего соперника в Корею в качестве генерал-резидента новообразованного японского протектората. Говорят, Ито очень не хотел ехать в Корею, потому что такое назначение могло навсегда удалить его от центра принятия решений в Токио, от императорского двора, а возможно, потому что у него были плохие предчувствия. Но однажды вечером на пороге дома Ито появился специальный посланник от маршала Ямагата — Тояма Мицуру в компании трех боевиков. После долгого разговора Ито Хиробуми согласился с тем, что в Сеуле он принесет гораздо больше пользы родине, чем в японской столице, и в тот год, когда Романа Кима привезли в Токио, Ито убыл к месту командировки.
