Я был весьма заинтересован беседой с известным синологом, много лет прожившим в Китае и считающимся редким знатоком языка и истории китайцев.
Почтенный консул выглядел очень болезненным и сидел в своем кресле с печальным видом жертвы, обреченной на интервью с неотвязчивым корреспондентом.
— Позвольте мне узнать просвещенное мнение синолога о совершающихся ныне событиях, — спросил я.
— О нынешних событиях очень трудно сказать что-нибудь положительное. Подобные беспорядки бывают в Китае ежегодно. А секта боксеров, хотя и под другими названиями, существует в Китае давно.
— He представляют ли нынешние беспорядки исключительного явления, весьма острого и опасного для иностранцев и для общего спокойствия страны?
— Это покажет будущее.
— Какие могут быть последствия этого восстания боксеров?
— Этого никто не может знать.
— Я желаю проехать в китайские кварталы Тяньцзиня и посмотреть на настроение народа. Вы ничего не будете иметь против?
— Я этого никоим образом не могу допустить. Это очень опасно. Толпа разъярена против иностранцев. Вас оскорбят или убьют, что может вызвать целый политический инцидент и неприятную дипломатическую переписку.
— Благодарю вас за предупреждение и постараюсь не вызывать дипломатической переписки. Я хотел бы узнать, какую действительную роль играет пекинское правительство в совершающихся событиях?
— Это знают только китайские министры.
— Правда ли, что вдовствующая императрица покровительствует боксерам?
— Мне это официально не известно.
— Правда ли, что Японии принадлежит двусмысленная роль в отношении Китая и она тайно поддерживает боксеров, с тем чтобы разжечь восстание в огромный пожар, который она потом будет сама же заливать и за пролитую ею воду возьмет хороший кусок китайской суши?
— Я никак не могу знать, чего желает Япония.
— Примкнут ли китайские войска к боксерам или нет?
— Это тоже покажет будущее. Все, что я вам мог сказать по этому вопросу, я уже сказал.
Поблагодарив за эти интересные и редкие сведения, я отправился к генералу Гу, бывшему китайскому инспектору порт-артурского порта. После занятия Квантуна русскими эта единственная китайская официальная должность наблюдательного характера была сохранена нами в Порт-Артуре. Когда Гу должен был покинуть Артур вследствие своей серьезной болезни — паралича тела, эта должность более уже никем не занималась и после военных событий была совсем упразднена.
Вместе с преподавателем Русско-Китайского училища в Тяньцзине китайцем Лиу, известным более как Леонид Иванович, мы на рикшах приехали к сановнику третьего класса Гу, жившему около английской концессии в китайском доме.
Мы вошли в комнату с маленькими стеклянными окнами, обвешанную китайскими картинами и изречениями. Полкомнаты было занято постелью под балдахином, разрисованным цветами. Поддерживаемый прислугою, вошел Гу. Он был очень болен, слаб и усиленно курил трубку. Мы уселись вокруг круглого столика на круглых стульях с резными спинками. Мы заговорили по-китайски. Гу сейчас же спросил:
— Как здоровье и как дела А-цзянцзюнь (адмирала Алексеева)?
Я сообщил и спросил:
— Как здоровье великого господина Гу?
— Очень плохо, очень плохо. Тело разбито. Живот не хорош. Голова болит. Сил нет. Едва хожу. В Лиушунькоу спокойно?
— В Порт-Артуре совершенно спокойно.
— Пока у вас будет добрый и мудрый цзянцзюнь Алексеев, у вас всегда будет спокойно. Он соблюдает справедливость и одинаково относится и к русским и к китайцам. Это самое главное. В его области будет всегда спокойно. Мы, китайцы, выше всего ценим справедливость и человеколюбие и всегда уважаем справедливых и человеколюбивых людей и начальников, к какому бы народу они ни принадлежали. Ваш цзянцзюнь Алексеев мудр, как Ли Хунчжан. Но только у вас много таких хороших чиновников, a у нас очень мало. Оттуда и происходят все наши несчастья.
— Позвольте вас спросить: почему восстание боксеров приняло такие громадные размеры? Неужели его поддерживает китайское правительство?
Потухшие глаза старого курильщика неожиданно загорелись блеском негодования:
— Я думаю, что там в Пекине они все сошли с ума. Они хотят погубить Китай. Дуань-ван-е — князь Туан и его приспешники управляют теперь государственными делами, но они в них ничего не понимают, и они доведут нас до войны с иностранцами. Как и сорок лет назад, Пекин будет осажден, наши войска разбегутся, дворцы будут разрушены, a бедный народ и купцы заплатят неимоверную контрибуцию за трусость войск и глупые головы чиновников. Если бы у нас все министры и губернаторы были так умны, как Ли Хунчжан, Юань Шикай или ваши Алексеев и Суботич, который тоже был хороший цзянцзюнь и всегда был справедлив к китайцам, то у нас никогда бы не было ихэтуань — боксеров. Ведь у Юань Шикая на Шаньдуне их нет: он их всех разогнал, и в его провинции все будет спокойно, потому что он понимает дела. Пейте чай, прошу! цин, цин!
Прислуга уставила стол печениями, сладостями, засахаренными фруктами и ежеминутно наливала гостям светло-зеленый душистый чай в крохотные чашечки. Почтенный Гу продолжал:
— Хотя я сам мандарин, но должен сказать, что китайцы хорошие купцы, но плохие чиновники. А об иностранных делах они не имеют никакого представления. Если бы наши чиновники были умны, то они скорее уничтожили бы всех этих разбойников, но не позволили бы им трогать иностранцев, потому что за одного тронутого иностранца потом платятся сто невинных китайцев, если не больше. Боксеры-ихэтуань — это наше истинное несчастье. Говоря, что они избранники и посланники неба, они толпами врываются в деревни и города, требуют, чтобы их кормили, берут лошадей, одежду и только грабят народ. Они хотят уничтожить китайцев-христиан и выжигают целые деревни. Они кровожадны, как волки и барсы, но и как дикие звери, дальше своих лесов и гор они ничего не знают. Они воображают, что их боксерские заклинания и ладонки сильнее заморских пушек и ружей, которых они не боятся. Эти безумцы убеждены, что они бессмертны, и хотят драться с иностранцами. Посмотрим, что они скажут, когда столкнутся с иностранными солдатами, которых они никогда не видали, или с иностранными пушками, выстрела которых они тоже никогда не слыхали. Наш глупый невежественный народ, часто никогда не видевший ни одного иностранца, вместо того чтобы прогнать всех этих разбойников, верит всем их россказням и слепо идет за ними.
— А наши министры, — заговорил Гу с отчаянием, — и князь Дуань воспользовались невежеством народа и этими смутами, чтобы захватить в свои руки власть, и объявили себя друзьями ихэтуань — союза боксеров. Делами теперь управляет уже не богдыхан, а князь Дуань и старая государыня. Они воображают, что, купив у германцев новые пушки и ружья, они стали всесильны и могут одержать победу над иностранными войсками. Они верят, что этой победой они привлекут благодарность и любовь народа, который они только еще более разорят этой бессмысленной войной, но никак не облагодетельствуют. Они не хотят признать, что давать нашим трусливым войскам новые пушки так же бесполезно, как и надевать на зайца медную кольчугу, потому что, увидав льва, заяц убежит вместе с кольчугой. Я боюсь, что это новое восстание принесет Китаю страшное несчастье, от которого более всего пострадают самые неповинные в нем: купцы и горожане.
