Когда мы окончили осмотр училища, Лиу обратился к Любомудрову и ко мне со словами:
— Господа, поедемте теперь в китайский ресторан «Лучезарный Терем», пообедаем и выпьем доброго вина, пока на нас еще не нападают боксеры. Потом, вероятно, нам всем будет некогда.
Я простился с почтенным инспектором-китайцем и крепко пожал руки этим славным, воспитанным и серьезным мальчикам, которые рисковали жизнью, изучая язык дружественного им народа, может быть, единственного государства, которое может стать действительным и вековым другом китайцев.
Может быть, через несколько лет эти узкоглазые и косатые юноши, с заложенными в них семенами благоговения и привязанности к России, изучив ее язык, историю и быт, будут деятельно служить великому делу дружбы и тесных мирных сношений между двумя соседями — великанами Азии. Но теперь они дрожали за свою участь, так как изучали язык чужого государства. Все же иностранное осуждено и заклеймено ихэтуанцами, ослепленными патриотами, ведущими свою родину к погибели. Какая горькая ирония истории!
Ровно через неделю боксеры ночью напали на училище, разорили и сожгли все учебные здания дотла. Говорили, что под развалинами погибло несколько учеников, которые не успели спастись. Любомудров, Леонид Иванович и китайские учителя заблаговременно покинули училище.
Когда мы проезжали мимо городских ворот, в глаза бросилось свеженаклеенное объявление на китайском языке. Составленное в стихах объявление гласило:
«Наш император наконец становится могущественным. Предводитель ихэтуанцев царского рода. В три месяца все иностранцы будут убиты или изгнаны из Китая.
В сорок лет империя стала полна чужеземцев. Они разделили нашу землю. С тех пор как газета „Говэньбао“ принадлежит японцам, она говорит об ихэтуанцах один вздор. Мы предупреждаем ее владельцев, чтобы они более не говорили вздора. Если они будут продолжать, то их дом будет разрушен. Братья не должны бояться. На севере десять раз десять тысяч.
Когда иностранцы будут прогнаны вон, тогда мы вернемся на холмы».
На объявлении было приписано: «Пусть прохожие следят за тем, чтобы иностранцы не сорвали объявления». Возле стояли китайские полицейские и с почтением взирали на прокламацию боксеров.
Лиу смотрел и только посмеивался.
«Лучезарный Терем», к которому нас подвезли рикши, находился в темном переулке, в самом начале китайского квартала. Он имел темный, грязный и неряшливый вид и был расположен в двух этажах китайского дома: внизу бакалейная и виноторговля для европейцев попроще, матросов и солдат, наверху ресторан со смешанной европейско-китайской кухней.
Мы поднялись наверх и заняли отдельный кабинет. По стенам висели китайские картины, рисованные по стеклу и изображавшие не только идиллические домики с прекрасными китаянками, но и китайские военные крейсера, под которыми лиловая вода клубилась барашками. Комнату украшали полинявшие зеркала и китайские искусственные цветы, яркие и пестрые. Подали китайские сласти, европейский обед и французское шампанское шанхайского происхождения.
Леонид Иванович Лиу, умный, дельный и предприимчивый китаец, еще в Пекине хорошо изучивший китайский и русский языки, был переводчиком при ямыне Чжилийского вице-короля и преподавателем русского училища. За свои заслуги, несмотря на молодые годы, он был награжден синим шариком четвертой степени[44]. Он любил Россию и русских и искал друзей среди русских. Над боксерами он смеялся. Избалованный служебными успехами, он несколько иронически смотрел на окружающее:
— От наших сумашедших боксеров никакого толку не будет. Они только причинят нам множество неприятностей. Это дикий невежественный народ, который верит, что достаточно проглотить чернослив, чтобы устрашить вражеское войско, и поесть черного гороху, чтобы взять неприятельскую крепость. Но некоторые наши министры не лучше боксеров, так как подобно им они ничего не понимают в иностранных делах. Я совершенно не могу себе объяснить, на что они рассчитывают. Ведь не на наши войска, от которых так же мало пользы, как и от самих мандаринов, и которые не умеют стрелять и только потому носят ружья, что не умеют заняться другим, более полезным и почтенным делом.
— Неужели у вас нет хороших регулярных войск?
— Хорошо дисциплинированные войска есть у генералов — Не, Сун и Ма, но только их очень мало. Больше войск на бумаге. Очень хорошие обученные войска в Маньчжурии и у Юань Шикая, но он их сюда не пришлет, так как ему нужно охранять Шаньдун от германцев, с которыми труднее справиться, чем с боксерами. Поэтому боксеров он сплавил сюда, а себе развязал руки[45]. Немцы, может быть, и хотят что-нибудь еще оторвать на Шаньдуне, как они оторвали Цзяочжоу, да только не могут найти повода, чтобы придраться, так как Юань Шикай очень умен и осторожен. Это наш второй Ли Хунчжан.
— Инструктора принесли вам какую-нибудь пользу?
— Я думаю — никакой. Они устраивали парады с нашими войсками, получали большое жалованье, больше им ничего не было нужно. Наши солдаты очень довольны, что научились маршировать по-иностранному. Если им прикажут драться с боксерами, они будут драться. Если прикажут стрелять в иностранцев, они будут стрелять в иностранцев. Им это совершенно все равно. Но если где будет возможно пограбить, там они всегда будут заодно с боксерами.
Как теперь народ относится к боксерам? — продолжал Лиу. — Глупый, невежественный народ, который знает об иностранцах только понаслышке или по миссионерам, переодетым в китайское платье, верит, что боксеры — посланники неба и избавители от иностранных дьяволов. Поэтому они наобум идут за боксерами, так как ничего не понимают. Горожане и купцы, которые постоянно имеют дела с иностранцами, вовсе не на стороне боксеров. Они знают, какие бедствия будут причинены боксерами, но они ничего не могут поделать. Многие из них уже теперь уезжают из Тяньцзиня в более отдаленные и спокойные места.
Бой разлил в бокалы легкое шампанское вино, которое китайцы пьют не менее охотно, чем европейцы, и так же хорошо различают его марки.
— Расскажите, Леонид Иванович, все, что вы знаете о боксерах. А главное, пейте больше. Хорошее вино связывает друзей и развязывает язык.
— A по-моему, оно до того завязывает язык, что потом друзья даже не в состоянии объясниться друг с другом и говорят такие слова, которых нет ни в одном китайском словаре, — сказал Леонид Иванович и, сняв с себя верхнюю шелковую кофту, так как становилось очень жарко, с удовольствием хлебнул прохладной сладкой влаги и начал:
