Дав урок большевикам, мы несколько дней отдыхали на месте по двум причинам. Во–первых, «крепость» уж очень была хороша, с трудными подступами к ней. Во–вторых, нам нужно было отправить побольше провизии вперед, т. к. там начинались дикие места, с очень редкими кишлаками.
Все было выполнено, когда большевики навалились на нас массой, о чем нас, конечно, заблаговременно предупредили жители, довольные полученным щедрым денежным подарком. Бились мы, бились, причиняя урон врагу, но в конце концов, истомленные дневными и ночными боями, могли и не выдержать. Большевики без перерыва и передышки лезли на нас, посылая вперед мобилизованных киргизов, подталкивая их сзади пулеметом. Большевики могли сменяться в атаках, а мы должны были защищаться все (кроме штаба), и только уж очень ослабевшим да раненым давали возможность поспать и поесть. Сами же дремали в промежутках между атаками и тут же и ели в траншее.
Но вот, на наше счастье, пошел снег, да какой! Мы под его прикрытием сели на коней и ушли еще глубже в горы. Но большевики нас теснят и теснят и все глубже загоняют в горы.
Но вот нас ждет сюрприз. Узнаем в одном кишлаке, что теперь очень не скоро будет еще кишлак и что… дальше (в конном строю) на лошадях двигаться уже больше нельзя… Это была настоящая драма! Что делать?! Но события решили за Нас. Нас настиг крупный отряд большевиков, теперь уже не из туземцев, а из русаков. Обозленные тяжелыми потерями и неудачами, они бросились на нас как волки.
Дав им хороший отпор и отбросив их назад, двинулись дальше и стали сразу набирать высоту по крутым, идущим в скалах тропам, где и козам было трудно идти… но главное, бросить лошадей на произвол судьбы.
Просили мы, правда, жителей поднебесного кишлака куда‑либо их угнать и спрятать от большевиков, и денег даже дали. Нам обещали — но выполнили ли обещание — не знаю.
Многие из нас плакали, не скрывая своих слез, прощаясь с дорогими друзьями — скакунами… Многие тащили свои седла и уздечки на плечах, не желая с ними расстаться. Впереди себя гнали табунок горных коз, для еды, охотно нам проданных жителями.
Теперь мы шли пешком. Хорошо хоть, что еще давно обзавелись мокасинами — мехом внутрь и наружу — и тепло, и не скользят.
Много мы муки перетерпели до этого, но сколько ее нас ждало еще впереди!!! У нас, правда, убитых еще не было, только раненые, да и то не тяжело, и они успели уже окрепнуть. Хорошо, что хоть у нас еще были медикаменты и перевязочный материал. Но конечно, когда пошли пешком, то он сразу уменьшился, т. к. его нес каждый понемногу, в своем вещевом мешке. В нем же были лепешки (местный хлеб) и сахар, случайно захваченный с собой при уходе из Ташкента.
Подъемы делались все круче и опаснее. Мы шли уже часто так: с одной стороны узкой тропы — отвесные скалы, а с другой — бездонные пропасти с глубочайшим снегом, наметанным ветрами. На тропе не шелохнись, а вниз лучше не смотри…
В одном месте я поскользнулся и сорвался… но меня подхватили, т. к. нас соединяла веревка. Повисев несколько секунд над пропастью — я заболел болезнью высоты. То же было и с другими.
Начались стужи, а мы забрались в места, где и деревца нет, следовательно, огня развести нельзя. Коз поели и до кишлака шли долго с пустыми желудками. Шагали как автоматы, иногда без отдыха, делая большие переходы, боясь присесть. Сядешь, а потом и не встанешь. Что и случилось с некоторыми из нас.
Наконец, доплелись до кишлака. Жители дали нам сперва только горячего козьего молока, когда узнали, что мы несколько суток не ели, а только после того, как мы выспались, уж разрешили поесть. Ох и хорошо же мы отдохнули! Но надо было идти вперед, пользуясь хорошей погодой.
Двинулись. Днем еще было ничего, но ночью кошмар. По такой страшной дороге ночью не пойдешь, а как спать без костра на снегу?!
Уж мы всяко пробовали. Лучший способ оказался такой: рыли «могилы» в снегу в рост человека в глубину и в ширину. Вниз клали палки наши, затем винтовки, закутывались в полушубки, ложились в ров, а в «могилу» на этот ряд ложился другой ряд — так и грелись. Первыми замерзали ноги. Когда делалось невтерпеж, то выскакивали и начинали танцевать на месте. В длинных полушубках было хорошо сидеть на коне, на снегу тоже, но ходить в них было мучительно тяжело.
А холод все возрастал, у нас уже были случаи, что выставленные часовые замерзали, хоть их и часто сменяли. А идти теперь нужно было уже до самого перевала Александрийского. Чего на этом пути мы ни натерпелись!
Идем мы однажды, друг другу в затылок, по тропе и видим справа спускаются два громадных кабана. Один останавливается и смотрит, а другой, спустившись на нашу тропу, не пожелал дать нам дорогу, а опустив вниз морду с громадными клыками, ринулся на нас в атаку. Не знаю, что бы из этого вышло, думаю, что он, сбросил бы не одного из нас в пропасть, если бы шедший в голове партизан, не растерявшись, приложился и уложил кабана на месте. Позже он мне признался, что наделал разрывных пуль… вот и пригодилось.
По другому кабану мы могли открыть огонь уже сообща, т. к. он стоял выше нас. Конечно, его сразу же и ухлопали. Потащили свиней диких за собой. Тропинка стала спускаться, и мы вышли в долину, не длинную, но хорошо укрытую от ветров и внизу у полузамершей горной речки… Ура!.. несколько корявых деревьев. Принялись разводить огонь из поломанных и отрезанных ножами веток. В это время любители принялись свежевать кабанов, торопясь это проделать, пока они не замерзли и не окаменели. Затем мясо, совсем парное, нарезали кусками, посадили на шомпола и принялись жарить. Вкусно, но неугрызимо! Из осторожности почти не ел, решив захватить с собой несколько кусков, думая их поджарить и съесть позже, но это проделать не удалось, по той простой причине, что дальше топлива не было.
Наконец подошли к перевалу. Переночевав кое‑как, рано двинулись и начали подниматься. Вот и перевал, между двух скал уже виден. Но мы опоздали… перевал возможно еще перейти до девяти часов утра, но позже… начался сразу буран, заревел ветер, пошел снег и начались обвалы… Оставалось только нам поворачивать и бежать обратно. Просто сказать «обратно»… но это значит, снова тащиться до кишлака… в нескольких днях пути…
Тут уж ослабевшими морально партизанами овладела паника… т. к. несколько человек сорвались и исчезли в бездонном снегу пропасти… были такие, которые в изнеможении легли и отказывались двигаться.
Несколько человек лежало в столбняке, не будучи в состоянии двинуться даже при желании и при нашей помощи… глядя на все это, один сошел с ума…
А мы дали друг другу клятву в таких случаях пристреливать друг друга… но пока этого еще не совершали — это было уже позже…
