Остальные расходы у нас были на воду — купили несколько бутылей (почти 30 литров воды) на тот случай, если голодовку нам всё же удалось бы провести, и акция продлилась бы несколько дней. Хотя Олег предполагал, что мы продержимся внутри здания всего несколько часов, я готов был к продолжительному протесту — настоял, чтобы коллега тоже взял с собой какие-нибудь тёплые вещи, одеяло. Сам ещё запасся и блоком сигарет.
Готовились основательно. Всё продумали. Необходимое для акции мы завезли в редакцию за несколько раз, чтобы не вызвать подозрение.
Я уже писал, что расположенная на 13-м этаже АСК-1 наша редакция схематично представляет собой длинный коридор, в котором гипсокартонном сооружены четыре длинные и узкие, как гробы, сквозные комнаты. Мы решили, что забаррикадируем главную входную дверь и длинный коридор — самое узкое помещение в редакции — ведущий в единственную большую первую комнату, где обычно проводились наши «летучки». А ноутбук поставим на стол Аиды, стоящий в противоположной стороне от коридора, и веб-камера будет снимать как нас, так и этот забаррикадированный коридор.
— Если что, можем отступить в три следующие комнаты, — говорю я Олегу во время «рекогносцировки».
Решили начать акцию рано утром — когда начальство Первого канала ещё спит. Эрнст появляется в «Останкино» к часу дня, руководители рангом ниже — немного пораньше.
Заранее был подготовлен пресс-релиз для рассылки по СМИ, российским и зарубежным. Помимо информации о нарушениях ТК и голодовке, добавил в него и угрозу самосожжения — в случае применения силовых действий против нас.
Конечно, сжигать себя никто не собирался — в прямом смысле слова. И, кстати, большинство звонивших во время акции коллег очень хорошо понимали — это форма для привлечения внимания, ясный образ, символизирующий демонстративный, радикальный протест. Если уж быть нескромно откровенным — обобщённая ассоциация о крайней степени отчаяния, выраженная через действия конкретных людей («это уже свои, коллеги! знакомые нам коллеги») в конкретном, известном, но неожиданном (Останкино!) месте. И кто хотел, тогда понял. Кому надо было, тот нашёл. Лично для меня самосожжение — это тот самый «волчий билет», который меня с нетерпением ждал. Это чётко осознаваемый мною неминуемый разрыв с тем, что называют сейчас «профессией тележурналиста» — из Системы-то выбрасывают даже за одну только мысль о протесте. Да, я сжигал мосты! Я рвал с Системой! Но уж эту метафору я точно не думал, что кто-то разгадает.
Была ещё одна цель в озвучивании такой «угрозы». Понимал, что противоположному лагерю понадобится какой-нибудь негатив о нас. Однозначно — Система ведь не понимает диалога, сама мысль, что с кем-то надо что-то обсуждать на равных выводит её из себя. А багаж образов, как и сам гениальный и креативный мыслительный процесс «автоматчиков партии» — карманных «журналистов» и силовиков-«аналитиков» — до неприличия предсказуем, но до смешного бессовестен. Так вот. Угроза самосожжением — это та зацепка негатива, за которую могла ухватиться противоположная сторона. Достаточный для приготовления их информационного «яда» «ингредиент». Кому надо было, тот нашёл. И стал говорить и писать — вот, они готовы себя сжечь, они, мол, неадекватные. Нормально! К этому мы были готовы. А то бы пришлось оправдываться, что у нас действительно нет с собой ни оружейного плутония, ни нигерийского героина с дагестанскими фальшивыми долларами. Ну, и, наконец, что шахидами мы не являемся, как и двойными агентами Ми-6, и в течении многих лет не делились с Лондоном гостайной — сведениями о «серых» схемах на Первом канале и НТВ.
Олег предлагал купить два специальных костюма из огнеупорной ткани — такие используют каскадёры во время съёмок спецтрюков в кино. Но они оказались дорогими; зато выяснили про спецодежду для сварщиков из брезента с огнезащитными свойствами — по 500 рублей каждый. Коллега говорит, наденем их во время акции: «для полноты образа — вдруг, гореть придётся».
Хорошо, что эта идея коллеги не прошла. Как представлю себе эту «картинку» во время онлайн-трансляции: какие-то два взрослых парня сидят напротив друг друга на странных грязных, зассанных диванах; оба в негнущихся брезентовых костюмах-комбинезонах; смотрят друг на друга, по сторонам озираются, в затылках чешутся — чего-то ждут…
Точно — был бы полный образ. И народ рассмешили бы. Сам до сих пор без смеха не могу вспоминать о том предложении. Ещё бы противогазы надели бы. Для конспирации. Или для защиты от газа, если вдруг «силовики» его используют. Вот, только по телефону в нём говорить трудно…
Смешно. Ну, мы же не каждый день акции протеста проводим. У нас профессия, вообще-то, другая.
Думаете, Система умнее? Да?
Мы с Олегом постоянно опасались, что наши приготовления заметят. Ведь по бумагам, официальным отчётам — «Останкино» защищено как ядерный реактор. Всё-таки, стратегический объект, режим, государственная охрана. Камеры везде развешаны. На каждом шагу. Одна — прямо над входом в нашу редакцию…
Нет, по бумагам они все работают, деньги ведь на них выделены. И потрачены…
А, оказалось, из всех этих камер слежения работает лишь десять процентов. В основном — в лифтах. Остальные — муляжи. Бутафория.
А мы боялись, что про акцию узнают. Когда таскали воду — боялись. Носили одеяла, одежду — боялись. Отворачивались от камер. Ходили по несколько раз. Эх, столько времени зря потеряли!
Стратегический объект. Система умнее. Конечно…
Акцию мы планировали провести 17 марта. До этого числа нам должны были перечислить зарплату.
Да, ждали денег. Своих денег. Заработанных. Оплату нашего труда.
Удивительна логика руководства Первого канала — ведь, по ТК, полный расчёт, в том числе компенсацию за неиспользованный отпуск, я должен получить в день прекращения трудового договора[150] — то есть, по выбранной работодателем тактике, в конце января. И в то же время на т. н. зарплатную карту мне в середине февраля и марта переводят деньги на основе договора заключённого работодателя с банком на обслуживание в рамках зарплатного проекта.
Ну, увольняете задним числом — так сделайте это красиво! Чтобы я вам ещё и спасибо сказал. А тут…
Система умнее…
16 марта одновременно подали исковые заявления в Останкинский районный суд. И в тот же день разослали «письма счастья». Так мы назвали официальные заявления-жалобы — президенту Медведеву Д.А., Уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину, председателю Комитета Госдумы по труду и социальной политике Андрею Исаеву, зампредседателя Комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству Виктору Илюхину и зампредседателя Комиссии по трудовым отношениям и пенсионному обеспечению Общественной палаты Татьяне Алексеевой.
