Прошло два года без каких-либо вестей или слухов. А затем в один прекрасный день Маргерит утерла слезы и вышла замуж за Лупиана. Благодаря ее приданому и доходам от кафе они получили возможность уехать из этих мест с их экономными посетителями и печальными воспоминаниями. В красивом новом квартале можно было начать жизнь заново. Новые лица и проезжающие по бульвару экипажи, играющие в карты офицеры и потягивающие лимонад дамы, составляющие каждодневную панораму большого города, помогут забыть прошлое.
За горными вершинами, которые обозначают границу между Францией и Италией, в одной из самых безлюдных долин Коттийских Альп к почти вертикальному утесу прилепился, как паразит, комплекс крепости Фене-стрель. Его бастионы когда-то преграждали дорогу, которая вела во Францию, – если нехоженое, усыпанное камнями ущелье можно было назвать дорогой. Согласно ученым того времени, название «Фенестрель» означает или «маленькие окна» (finestrelle), или «конец земли» (finis terrae). Оба толкования подходят. Из двора нижнего форта узник мог смотреть на орлов, парящих над заснеженными пустынями, и следить взглядом за большой стеной Альп, которая взбирается на протяжении трех километров по горе Орсьер. Находясь внутри за заколоченными окнами, он мог слышать завывание ветра и волков. Эта итальянская Сибирь была ужасным местом для жизни и смерти, и было бы трудно объяснить – разве что безумием или глубокими религиозными убеждениями, – почему у старика, который готовился уйти в свой последний путь в тот январский день 1814 г., удовлетворенно блестели глаза.
Крепость Фенестрель была одним из самых крепких звеньев в цепи тюрем Наполеона. Вместо того чтобы перестраивать Бастилию, «этот дворец возмездия», как назвал ее Вольтер, «где заперты и преступление, и невиновность», он использовал крепости, которые уцелели в революцию: Ам на севере, Сомюр на Луаре, замок Иф в Марсельском заливе. Это были Бастилии нового века: вместительные, неприступные и расположенные далеко от Парижа. Сама крепость Фенестрель была подобна человеческой антологии последних десяти лет империи. Наполеон время от времени писал своему брату Джозефу, королю Неаполя: «Ты можешь отправлять в Фенестрель всех, кого считаешь опасными» (февраль 1806 г.); «Туда следует отправлять только аббатов и англичан» (март 1806 г.); «Я распорядился арестовать всех корсиканцев, находящихся на службе Англии. Я уже отослал многих из них в Фенестрель» (октябрь 1807 г.). В Фенестрели головорезы из трущоб Неаполя сидели вместе с римской знатью; епископы и кардиналы, которые отказались присягнуть Французской республике, проводили тайные мессы со шпионами и убийцами в роли алтарных служек.
Даже в Фенестрели сохранились социальные различия. Узник, который собирался совершить побег в смерть в ту зиму, был миланским аристократом, который когда-то занимал в церкви высокую должность. Его камера, можно предположить, не была совсем пустой: имелись кое-какие предметы мебели, взятые напрокат в деревушке Фенестрель, несколько шатких стульев, тонкая занавеска, грубый деревянный стол, который был чуть лучше скамейки сапожника. (Так один узник, кардинал Бартоломео Пакка, секретарь папы Пия VII, описал удобства этой камеры.) Некоторые кардиналы ухитрились устроить так, что с ними в камере сидели их камердинеры; другие нашли себе слуг среди обычных заключенных. Для большинства тех людей внешний мир прекратил существовать: бедствие, постигшее Великую армию во время отступления из Москвы, было всего лишь слухом; а единственными достоверными сводками новостей, которые достигали их слуха, был шум в горах – грохот лавины, землетрясение, которое прочертило трещину в стене, как дорогу на карте. И все же раз в стенах крепости сидели в качестве узников так много богатых и могущественных людей, неудивительно, что она оказалась не такой уж и непроницаемой, в конце концов. Даже в этом альпийском медвежьем углу деньги, как вода, могли найти себе дорогу сквозь камни.
Одно из ближайших последствий вторжений Наполеона состояло в отправке огромных денежных сумм по финансовым каналам Европы. Спасающиеся бегством принцы доверяли свои миллионы людям вроде Майера Ротшильда из Франкфурта. После вторжения французов в Италию договор Толентино собрал пятнадцать миллионов франков в валюте и еще пятнадцать миллионов в бриллиантах, которые обогатили некоторые карманы по дороге из Рима в Париж. Картины и произведения искусства были отложены про запас или проданы до того, как их перевезли в Лувр. Один из кардиналов, который был изгнан вместе с папой – Браски-Онести, племянник Пия VI и Великий приор Мальтийского ордена, – возвратился в Рим после падения Наполеона, и «ему посчастливилось найти в целости сокровища, которые он спрятал перед своим отъездом».
Короче, не было ничего необычного в том факте, что миланский аристократ-церковнослужитель, заключенный в Фенестрели, поместил большие суммы денег в банки Гамбурга и Лондона, продал большую часть своего имущества и вложил вырученные деньги в банк в Амстердаме, или в том, что где-то в Милане или его окрестностях у него лежали «сокровища», которые были предусмотрительно разделены на бриллианты и валюту различных государств. Его мотивы были необычны. Он умирал, веря в то, что его дети бросили его и хотят потратить его состояние. Тюремный охранник или слуга из деревни тайком пронес на волю записку к его адвокату, в которой он распоряжался лишить наследства всех членов своей презренной семьи.
Возможно, у него всегда было такое желание, но во время своего долгого заточения в Фенестрели он нашел превосходное орудие для своей мести. В качестве слуги он взял себе молодого французского католика, простого, но горячего человека, в котором увидел образ своего собственного несчастья. Он тоже был брошен и предан, и в его страданиях было что-то насильственное и ужасное. Он узнал страшную правду о том, что у пытки есть свои тонкости, о которых его мучитель не знает. Его гонители не просто сделали его несчастным; они лишили его способности ощущать счастье.
Между этими двумя людьми столь разного возраста и происхождения образовалась привязанность более прочная, чем узы между отцом и сыном. Можно было предполагать, что служитель церкви будет наставлять своего слугу в христианских добродетелях. Вместо этого он рассказывал ему о займах и процентных ставках, паях и консолях, а также учил его искусству играть в азартные игры с полной уверенностью в успехе. Он сделал своего слугу единственным наследником своих богатств и сокровищ, и в ту зиму, когда бури хлестали стены Фенестрели, а Европа готовилась к еще одному великому перевороту, он умер в своей камере таким счастливым, каким мог быть покинутый человек.
