Вы во мне сомневаетесь? — удивленно спросил Зорге.
Он не мог понять, что Одзаки имел в виду, и вдруг потерял обычную самоуверенность.
— Это что же, вы мне не доверяете? — как-то робко прозвучал второй вопрос.
— Да нет же, — отозвался Одзаки. — Пожалуйста, не делайте такого вывода. Я никому не доверяю так, как вам, и вы это прекрасно знаете. Но вы подобны вулкану, вот что меня беспокоит. И я боюсь не за себя — моя песенка спета, — а за вас, Рихард Зорге.
— Я выполню свою задачу в Японии до конца, если даже придется сложить голову! — воскликнул Зорге, а затем требовательно спросил: — Вы верите мне?
— Верю, — ответил Одзаки. — Об этом нам нужно будет поговорить подробнее и в другом месте, где нам никто не помешает и когда у нас будет больше времени. А сейчас, пожалуй, нам пора расстаться: мы чересчур засиделись.
— Тогда еще несколько вопросов, — сказал Зорге, чувствуя, что Одзаки, этот тихий, улыбающийся, кажущийся кротким человек, затронул его самое больное место. Почему и для чего он это сделал?
— Так что вы хотели спросить?
У Зорге появилось желание выпить, но он быстро подавил его, так как не мог в присутствии Одзаки поглощать литрами спиртное, хотя и привык поступать обычно так, как ему хотелось, не признавая никаких приличий.
Одзаки — идеал. У него была жена, которую он любил, дочь, которую обожая, и друзья, которые ему доверяли. За ним не водилось никаких грехов, никаких дурных привычек. Он никогда не испытывая похмелья или дурмана от наркотиков. Коммунизм он выбрал так же, как другие выбирают религию, поэтому ничто иное не имело для него никакого значения.
Отбросив подобные мысли, Зорге сконцентрировался на том, что его интересовало:
— Во-первых, намеревается ли Япония напасть на Советский Союз? Во-вторых, что Япония намерена предпринять в Китае, учитывая реальные возможности и политические цели правительства? В-третьих, какая роль отведена армии во внешней политике страны?
— Политика нации, — стал осторожно излагать свое мнение Одзаки, — дело не одного дня. Она подобна идущему на всех парах поезду, который трудно остановить и еще труднее направить в другом направлении. Поэтому случайности и неожиданные повороты вряд ли возможны...
— Мне не нужны рассуждения, господин Одзаки, — прервал Зорге. — Предоставьте, пожалуйста, документы. Когда я смогу их получить?
— Через десять дней, — ответил японец.
— Это, пожалуй, все, — сказал Зорге, поднимаясь.
— И вот что еще, господин Зорге. Вы наверняка знаете немецкого полицейского атташе Бранца?
— Ну и?
— Он старается установить тесные связи с нашей тайной полицией — кэмпэйтай, предлагает обмен информацией и совместную оценку результатов наблюдения за иностранцами. Кэмпэйтай готова пойти на это. Полагал бы целесообразным обратить на него пристальное внимание.
— Я уже внес его в свой список. Думаю, что долго активничать ему не придется. Тем не менее благодарю за подсказку.
Зорге ушел, не пожав руки Одзаки, лишь слегка поклонившись ему. Конспирация превыше всего. Резидент не исключал, что за встречей мог кто-нибудь наблюдать.
Одзаки в ответ кивнул и улыбнулся. А Зорге подошел к стойке бара, шумно приветствуя знакомых поднятием здоровой руки, как бы отдавая так называемое «немецкое приветствие». Одзаки продолжал улыбаться, но в его глазах мелькнули озабоченность и тревога.
Благодарность отечества была всегда делом довольно неопределенным — в особенности для шпиона. Нет ни одного правительства, которое бы само официально призналось бы, что использует секретных агентов в других странах, будь с ними враждебные или дружественные отношения.
Шпионы редко попадают в поле зрения общественности. Лишь бывшие лазутчики иногда пишут мемуары, восполняя неуемной фантазией недостаток истинных фактов и точных сведений...
Крупный шпион, а именно таким и был Зорге, стремится оставить свой след в истории, хотя понимает, что вряд ли его желание исполнится. Рихард всегда мечтал стать исключением, но трезво полагал, что ему не выбраться из мрака конспирации. Свою опасную игру он вел в одиночестве — без одобрения, без признания и аплодисментов.
Настоящие шпионы подобны существам, обитающим на больших морских глубинах: если они выбираются на поверхность, на свет, то погибают.
КОНТРРАЗВЕДКА СЖИМАЕТ КОЛЬЦО
Рихард Зорге вошел в салон магазина Макса Клаузена. Хозяин сидел в кресле и читая газету.
— Добрый день, доктор! — воскликнул он и приветливо махнул рукой,
Зорге взял стул и сел напротив Клаузена. Оба они довольно улыбнулись друг другу. В комнате стояла дорогая, но безвкусная мебель европейского производства.
Дела у Клаузена, по всей видимости, шли хорошо, о чем говорили тяжелые шелковые гардины, новый ковер и дорогая сигара, которую он курил. Галстук, сбившийся набок, был тоже новым и кричащим. Мясистое лицо излучало благодушие.
— Как идут дела, Макс?
— Все путем, — ответил Клаузен и сделал широкий жест руками. — У меня появился новый покупатель — Мицуи, завод по производству боеприпасов. На чертежах это было отчетливо видно.
— А ты догадался их сфотографировать?
— Естественно. Они у Вукелича на пленке. Всего семь кадров, — ответил Макс и, наклонившись вперед, вдруг спросил: — А ты уверен, что этот Вукелич действительно надежный парень?
— Почему ты спрашиваешь, Клаузен?
— Да он слишком ветреный.
— Признаю, что он так и выглядит. Но это еще ничего не значит. Маскировка у него отличная.
— Если ты так считаешь, — протянул Клаузен, сказавший открыто то, что думал: решать-то должен был Зорге, он отвечает за все.
— Ты заметил за ним что-нибудь подозрительное?
— У него новая подруга.
— Так и должно быть.
— Но тащить ее в свою спальню он не должен.
— Это почему же?
— Потому что там стоит мой передатчик.
Зорге достал сигарету и закурил. Затем подошел к окну и выглянул наружу. Маленький,
