Бандиты выискивали и уничтожали наши брошюры, листовки, избивали, а нередко даже расстреливали тех, у кого их находили. Страх жителей перед расправой, конечно, снижал результативность политической работы.
Мой славный помощник старший лейтенант Хусснидин Муфтарович Гиясов погиб 25 августа 1981 года в районе высокогорного кишлака Райдара. Дней за 10 до боя я был в этом гарнизоне и с радостью встретил Хусснидина, поздравил его с рождением сына. В конце дня зашел в палатку, где он жил вместе с начальником заставы старшим лейтенантом Коробковым. Долго беседовали, играли в нарды. Прекрасные офицеры, умные молодые люди. Невозможно было предположить, что видимся мы в последний раз. Через пару дней я улетал, и Гиясов вышел меня проводить.
– Ну, друг, в нарды ты меня разгромил. Следующий раз прилечу отыгрываться.
– Прилетайте, товарищ полковник, всегда рады. Передайте привет «большой земле».
– Обязательно. До встречи, будь здоров!
Бой был жаркий. Громили банду. В радиоэфире слышался голос Гиясова: «Я Двадцать шестой, преследую главаря. Я Двадцать шестой, прием. Я двадцать…» И через минуту голос радиста: «Двадцать шестой погиб. Пуля в сердце».
В этом бою был смертельно ранен старший лейтенант Николай Сергеевич Коробков.
Я когда-то слышал легенду. Будто бы в память о павшем герое над вершинами Памира зажигается яркая звезда. Сколько же их появилось на черном небе в те страшные годы?..
Последние недели весны и лето 80-го оказались временем относительного затишья. В определенной степени на снижение активности бандитов повлияли полевые работы – исключительно мужское дело. Женщины в поле не работали.
В то же время душманы активно готовились к «священной войне». Боевики проходили обучение в специальных лагерях на территории Пакистана. Если в начале года мы столкнулись с плохо организованными и слабо вооруженными бандами, то уже к осени перед нами оказались бандформирования, оснащенные автоматическим оружием, крупнокалиберными пулеметами, минометами и гранатометами.
В начале лета в Чахи-Абе по дороге к источнику на мине подорвалась автомашина-водовозка. Обошлось без жертв. Мы еще не знали, что это начало минной войны, которая развернется по всей стране. На это ЧП центр отреагировал очень болезненно. Последовали упреки и строгие указания: «Просмотрели! Разобраться! Принять меры!» Понятно, что эти распоряжения были излишни, так как предпринималось все возможное, чтобы предотвратить подрывы. Но следующей жертвой явилась новейшая звуковещательная станция на бронемашине. Она шла в составе автоколонны через понтонный мост в Термезе по афганской территории в один из гарнизонов. Колонна имела необходимое боевое обеспечение, но слишком сложно было находить и обезвреживать мины и фугасы. С огромным риском для жизни саперы делали свое дело, и все же мы теряли технику, теряли людей. Бандиты установили расценки и выплачивали большие суммы за взорванную автомашину, бронетранспортер, танк. Минеров подбирали из местных жителей. Поставит такой дехканин-умелец итальянскую мину в пластмассовом корпусе с пятикратным взрывателем – и был таков. Пластмассовый корпус исключал обнаружение мины миноискателем, а пятикратный взрыватель коварно пропускал над собой первую цель, по этой же колее проходило еще три машины, а пятая взрывалась.
Ранним утром 26 апреля 1981 года после завершения ночной операции мы возвращались в гарнизон. Когда до расположения оставалось меньше километра, грохнул взрыв. С БМП сорвало гусеницу, повредило катки, пробило днище. К счастью, члены экипажа отделались контузиями, но больше всех повезло капитану. Он прибыл из Восточного округа в командировку, которая заканчивалась через несколько дней. Буквально перед взрывом, учитывая, что гарнизон недалеко и опасность получить пулю миновала, он со своего командирского сиденья вылез на броню, закурил. В общем-то нарушил установленное правило, но в данном случае это его спасло. Взрывом офицера сбросило на землю, и он отделался легкими ушибами. Но главная его радость была впереди, когда в командирском сиденье мы обнаружили рваную дыру, тут же валялся кусок днища величиной с кулак. Повезло мужику – увез домой этот памятный зловещий сувенир. Наверное, повезло и мне в том, что мой БТР в колонне шел не пятым, а четвертым. Я ведь некурящий, поэтому оставался на своем командирском месте. Недоступные для миноискателей мины в пластмассовых корпусах и фугасы без металлических деталей могли находить только собаки, натренированные на запах взрывчатки. Но овчарки-саперы появились у нас не сразу, и было их немного. Чтобы собаки не улавливали нужный запах, бандиты устанавливали фугасы и мины в целлофановых мешках. Учеба душманов в Пакистане и услуги разнообразных советников давали достаточно эффективный результат…
Боевые действия «за речкой» были тяжелым бременем для округа и воюющих отрядов – Хорогского, Московского, Пянджского. Объем служебных обязанностей офицеров всех управленческих звеньев несоизмеримо возрос. Несмотря на то, что округ максимально задействовал имеющиеся резервы, людей не хватало. Офицеры и личный состав застав и подразделений отрядов таджикского направления несли службу с огромными перегрузками. Усиленная охрана границы, вблизи которой развернулись боевые действия, превратилась в привычную повседневность. Экстремальные обстоятельства неизбежно сказались на положении дел в отрядах. Возникшие чрезвычайные сложности были видны невооруженным глазом, но центр почему-то решил удостовериться в очевидном. Московский отряд, на долю которого пришлась большая часть боев, подвергся инспекторской проверке. Оценки были, прямо скажем, невысокие. Было обидно за слаженный боевой коллектив. И особенно за офицеров, которые приняли командование частью сравнительно недавно. Так, полковник Дмитрий Васильевич Давыдов был начальником политотдела одного из отрядов Среднеазиатского округа. Я, пожалуй, не смогу достаточно объективно говорить об этом офицере. Хотя и были у нас с ним размолвки – в работе все бывает, – но, несмотря на это, нравился мне человек. Прекрасный организатор, командир по складу своего характера, Давыдов и в обычной служебной обстановке, и в боях был смел, решителен. До начала боевых действий командовал отрядом меньше года. Начальник политотдела подполковник Владимир Анатольевич Криницын тоже работал в своей должности сравнительно недолго. На своем посту сменил ушедшего в запас ветерана Среднеазиатского округа полковника Виктора Ивановича Лашнева, который руководил политотделом Московского отряда одиннадцать лет. Работа начальника политотдела сложна и многогранна. Помните лозунг «За все в ответе!»? Так это как раз про него. Ошибка подчиненных или даже командира ложится на его плечи. Почему просмотрел? Почему не обеспечил? Почему не повлиял? Криницын освоился быстро. Сказался не только ранее приобретенный опыт работы, но и личные качества. О нем мало было сказать: грамотный. Это в высшей степени эрудированный человек. Военно-политическую академию окончил с золотой медалью, успешно работал в отряде, в округе на различных должностях. И воевал Владимир так, как будто за плечами солидный боевой опыт. Начальник штаба Сушко, офицеры Абиров, Яковенко и многие другие находились в центре боевых событий, при этом старались не упустить проблемы служебной деятельности, своей, так сказать, основной работы. И все же слишком много сил забирала война. Правда, комиссия выразила эту мысль по-своему: «Увлеклись боевыми действиями в ущерб работе на заставах». Упрек был сделан не только отряду, но и округу. «Увлеклись» – обидная формулировка, но доля правды в этом выводе была. Конечно, дело вовсе не в увлечениях и не в романтических военных приключениях. Командование, офицеры округа и воюющих отрядов считали, что они были обязаны находиться там, где шли в бой их подчиненные. Это было их служебным долгом и, в конце концов, делом офицерской чести. Поэтому основные и лучшие силы были брошены на решение боевых задач.
