берегу Рейна установили выставочные шатры, где среди экспонатов можно было видеть копию фрески работы Рафаэля «Афинская школа» из Ватиканского дворца. «Об этом совершенно ничего невозможно сказать, – пишет Гёте Лангеру, – но я знаю, что с того момента, как я увидел ее впервые, я стану отсчитывать новую эпоху в своих познаниях. Неизведанная бездна искусства в одном таком произведении!» [183] Настроение праздника, шум и волнение толпы в переулках и на площадях, флаги и разноцветные платки на окнах – все это напомнило ему церемонию коронации, которую он несколько лет назад наблюдал во Франкфурте, но здесь это была не сентиментальная реминисценция, а блистательное явление французской монархии – ее действительно могущественной и вездесущей власти. Однако радость самого Гёте нельзя было назвать неомраченной. «Насильно вырванный и втянутый в круг веселья и бессмыслицы» [184] – так чувствует себя Гёте на этом празднике. С большим трудом ему удается вернуть себе внутреннее равновесие. «Лишь теперь я начинаю снова думать, что и я существую» [185]. Власть – она как любовь – ты словно околдован, теряешь голову и уже не знаешь, кто ты есть: «когда мы растроганы, мы забываем про гордость, это известно правителям и девам, и они делают с нами, что хотят» [186].
Офицеры расквартированных здесь войск – французы, так же как и высшие королевские чиновники. При этом подавляющее большинство населения говорит по-немецки, хотя и на малопонятном диалекте – на «самом отвратительном немецком, который только можно услышать, с самым грубым, самым отталкивающим, самым мерзким произношением» [187], если верить писателю Фридриху Кристиану Лаукхарду, поселившемуся в Страсбурге через несколько лет после Гёте. Гёте нравится страсбургский диалект, а из уст Фридерике Брион он, разумеется, находит его «прелестным». Город переполнен туристами и путешественниками. Те, кто направлялся в Париж из центральной или южной Германии или обратно, останавливались в Страсбурге, чтобы здесь, на границе между двумя культурами, настроиться на французский или, наоборот, немецкий лад. Гёте тоже мечтал о Париже, и для него Страсбург также был лишь перевалочным пунктом. Однако ему понадобилось совсем немного времени, чтобы полюбить этот город и его жизнерадостный, непринужденный образ жизни. Поскольку здесь все и повсюду танцуют – на площадях, в гостиничных залах, на открытых площадках загородных ресторанов, он тоже берет уроки танцев. Привлекает его и верховая езда. Ему хватает денег, чтобы взять лошадь, на которой он объезжает окрестности. Позже на этой лошади он будет ездить и к своей возлюбленной.
Первая прогулка по городу привела его к городскому собору. Он уже тогда считался достопримечательностью, но Гёте поначалу привлекала в нем лишь высокая башня в 330 ступеней, поднявшись на которую он мог отпраздновать победу над головокружениями. К слову, точно так же он боролся и с чрезмерной чувствительностью к резким звукам, вышагивая рядом с барабанщиками, когда играли вечернюю зорю. «Я поднимался в полном одиночестве на самую вершину соборной башни и добрых четверть часа просиживал в так называемой шейке под капителью, прежде чем отважиться выйти на воздух, где, стоя на площадке величиной не более локтя в квадрате и не имея за что ухватиться, ты видишь перед собою всю необъятную страну, в то время как лепные украшения скрывают от тебя собор и все, на чем и над чем ты стоишь. Ощущение такое, словно поднялся в воздух на монгольфьере. Таким страхам и мучениям я подвергал себя до тех пор, покуда со всем этим не свыкся» [188].
Укрепление духа и тела, испытание на смелость, преодоление собственных слабостей – все это будет играть большую роль в жизни Гёте и в дальнейшем, когда он станет уходить высоко в горы или изучать античные руины в Риме, где, чтобы приблизиться к произведениям искусства, ему приходилось балансировать над пропастью. Так и Страсбургский собор, еще до того как ему открылось его художественное значение, был для него лишь спортивным испытанием. Об этом пишет и сам Гёте в брошюре «О немецком зодчестве», посвященной легендарному строителю собора Эрвину фон Штейнбаху. Этот небольшой текст Гёте написал вскоре после своего пребывания в Страсбурге, а Гердер помог ему приобрести некоторую известность, включив в сборник «О немецком духе и искусстве».
Перед лицом величия человек, как учит нас Кант, осознает свою ничтожность и учится быть скромным. Однако достаточно всего лишь немного изменить угол зрения, как становится очевидно, что сам человек тоже велик, например, когда понимаешь, что именно человек создает созерцаемое величие. Это человеческое величие в значении творческой, созидательной силы молодой Гёте, а вместе с ним и все его современники называют гением. В гении человечество достигает своей подлинной высоты. И здесь присутствуют как упрямство, так и расчет. «Немногим дано породить в душе мысль, величием равную Вавилонской башне», – пишет Гёте в своей статье о Страсбургском соборе и его строителе. Собор и есть такая «вавилонская мысль», воплощенная в камне, и принять ее вызов – значит прежде всего подняться на эту самую башню. Тогда ты уже не принадлежишь к «муравьям, что копошатся вокруг» или к «немощным ценителям». Те «всегда будут испытывать головокружения у подножия твоего колосса» [189]. Гений же должен бесстрашно подниматься на самую головокружительную высоту, но не только он – то же самое требуется и от того, кто хочет приблизиться к гению.
В остальном же Гёте полон решимости наслаждаться «свободной, компанейской, подвижной жизнью» [190]. Воплотить это намерение в жизнь ему помогает круг новых знакомых, собирающихся на обед у «мамзель Лаут» недалеко от Фишмаркта. Как и в Лейпциге в трактире Шёнкопфов, здесь встречаются студенты и умудренные опытом, по преимуществу холостые, мужчины. За разговорами об учебе, любовных неурядицах и победах совместные обеды затягиваются до вечера. Кроме того, здесь часто и много говорят о политике – чисто французская привычка, как кажется молодому Гёте: сам он терпеть не может политиканство, так же как и терпкое эльзасское вино, которое здесь течет рекой. Наибольшим авторитетом в этом кругу пользуется сорокавосьмилетний Иоганн Даниель Зальцман – юрист при опекунском суде, публицист и просветитель, умудренный опытом, благожелательный, с обширными связями в просвещенном обществе Страсбурга. Через него и Гёте завязывает новые отношения, с ним он часто и подолгу говорит о философии и религии. Именно его имеет в виду Гёте, когда в письме Сюзанне фон Клеттенберг описывает импонирующую ему трезвую противоположность набожным фанатикам: «человек, который при большом уме приобрел большой опыт; при хладнокровии, с коим он всегда созерцал этот мир, он уверился, что мы пришли в этот мир прежде всего
