Как бы то ни было, грозу пронесло, и в 1938 году партячейка завода № 115 приняла А.С. Яковлева в члены ВКП(б).
Посеревший и постаревший Яковлев с головой отдался работе. В это время его ОКБ заканчивало работу над первым для них двухмоторным самолетом УТ-3. Поначалу он еще назывался АИР-17, но поскольку арестовали и Рыкова, аббревиатура АИР ушла следом за ним.
Пришла мысль о боевом первенце
Яковлев чувствовал, что сейчас он должен утвердиться в авиационном мире серьезными делами. Свои предыдущие успехи расценивал как пролог.
Точнее так, он явственно чувствовал запах успеха и понимал, что сейчас ему надо сделать очередной ход, но ход должен быть сделан с козырной карты. Хватит авиеток, учебных самолетиков, воздушных лимузинов. Он знал, что способен на большее.
Следующей машиной его конструкторского бюро должна стать боевая машина! Только боевой самолет делает, как он выразился, «взрослым» конструктора!
Думается, что идея вторгнуться в «чужое» поле военных самолетов, где хозяйничали «птенцы туполевского гнезда», такие конструкторы, как Архангельский, Егер, Петляков, Мясищев, где царил дух подлинного «короля истребителей» Поликарпова, где непредсказуемый Бартини ковал свою «Сталь», где непревзойденный Ильюшин прочно занимал свою нишу, возникла у Яковлева после зимнего совещания 1939 года в Кремле. Ворваться в такую когорту было практически невозможно, но Яковлев всегда ставил планку на высоту выше возможной. На первый взгляд…
Сразу после Нового года Сталин собрал в Овальном зале всех авиационных конструкторов и изобретателей, которые работали на ВВС. Нарком авиационной промышленности М.М. Каганович привел на совещание к вождю внушительную рать, где помимо «самолетчиков», были, разумеется, конструкторы моторов – А.А. Микулин, В.Я. Климов, А.Д. Швецов, ученые из ЦАГИ во главе с начальником института М.Н. Шульженко и другие специалисты. Разумеется, были здесь и высшие авиационные военачальники. В числе приглашенных был и «легкомоторщик» Яковлев, который к боевым задачам страны не имел, казалось бы, никакого отношения. Но уже сам факт приглашения Яковлева на это совещание был своеобразным сигналом для всех остальных, для «взрослых».
Сталин был явно не в духе, и в ход совещания, который вел В.М. Молотов, практически не вмешивался, молча слушая выступления авиаторов. Только один раз его раздражение прорвалось наружу, когда начальник НИИ ВВС А. Филин вновь поднял вопрос о бомбардировщике ТБ-7 (его впоследствии назовут Пе-8 в честь создателя). Яковлев помнил, что полгода назад военные однозначно заявили, что именно такой самолет им нужен – высотный четырехмоторный бомбардировщик, способный нести до полутора тонн бомб на расстояние трех тысяч километров.
Эта машина, утверждали военные, могла бы стать основой стратегической авиации. Сталин тогда отверг эту идею, и вот Филин, вопреки всему, вновь вернулся к ней. Яковлев напрягся: мало, кто отваживался возвращаться к вопросу, по которому вождь уже принял решение.
Скрывая раздражение, Сталин медленно произнес, что в будущей войне потребуются фронтовые двухмоторные бомбардировщики, но Филин не отступил, утверждая, что наряду с фронтовыми бомбардировщиками нам потребуется мощная стратегическая авиация. И вообще основу военно-воздушных сил, особенно таких, как наши, должна составлять бомбардировочная авиация, поскольку именно она решает главные задачи: разрушение объектов военного значения, уничтожение мостов и паромных переправ, железнодорожных станций и туннелей, скоплений вражеских войск и вкладов боеприпасов, морских портов и баз, промышленных объектов и политических центров в тылу врага. Штурмовая авиация работает над полем боя, а место истребителей – в охране главных авиационных сил. Все слушали, затаив дыхание: начальник НИИ ВВС Алексей Иванович Филин фактически читал Сталину лекцию по структуре боевой авиации.
Яковлев встречался с Филиным во время испытаний его АИР-14 (УТ-1) и высоко ценил его профессионализм. Но не настолько, чтобы оправдать такой тон на совещании в Кремле. А Филин, заканчивая свое выступление, еще раз заявил, что ТБ-7 надо ставить на поток, и как можно быстрее. После короткого молчания Сталин предложил высказаться другим специалистам. К удивлению Яковлева, начальника НИИ ВВС поддержали и другие военные, утверждая, что стратегическую авиацию надо создавать как можно быстрее. Сталин внимательно выслушивал их доводы, попыхивая трубкой, и наконец сказал:
– Хорошо, пусть будет по-вашему, хотя вы меня и не убедили. Но выпуск двухмоторных бомбардировщиков должен возрастать.
Обсуждение животрепещущих проблем военной авиации продолжалось, и уже перед самым закрытием совещания Молотов неожиданно для Яковлева поднял того с места. Александр Сергеевич доложил о работе над учебно-тренировочными машинами, о самолетах-разведчиках, но, выступая, понимал, что с такой номенклатурой он всегда будет заднескамеечником, о котором вспоминать будут лишь в конце совещания. И уже в ходе своего выступления понял, что в следующий раз, когда ему доведется выступать на таком форуме, он должен будет говорить о чем-то гораздо более серьезном. Сегодня сказать ему было нечего. Но ведь Сталин зачем-то пригласил его…
Свои размышления по этому поводу он на следующий день высказал в кругу своих единомышленников в конструкторском бюро. Смутные идеи в отношении нового самолета, которые посещали молодого конструктора ранее, выкристаллизовались сейчас в проекте, который он назвал № 22. Многоцелевой. Двухмоторный. Скоростной. Именно скоростной! Все его предыдущие конструкторские проекты всегда были завязаны на скорость, он еще не вполне четко мыслит категориями бомбовой загрузки, неуязвимости, обеспечения слепого полета – все это будет позже, а сейчас – скорость. Сталину это должно понравиться.
Скорость – это слово было просто магическим для конструкторов того времени. Выше всех, дальше всех, быстрее всех!
Молодые коллеги с восторгом поддержали своего молодого патрона – хватит авиеток и спортивных аэропланов! Даешь бомбардировщик! Не пищать!
Воодушевленные новыми перспективами, молодые конструкторы работали, не считаясь со временем, с праздниками, болезнями. Слово ведущему конструктору самолета 22 Е.Г. Адлеру:
«В работе чувствовался большой подъем, который подогревал сам Яковлев, ежедневно обходя чуть ли не все рабочие места. Его меткие замечания и острые вопросы вносили целеустремленность в конструирование машины. Беда, если спрашиваемый оказывался некомпетентным. На него сыпался град дополнительных вопросов до тех пор, пока не становилась ясна объективная реальность. Припертый к стене начальник или работник вынужден был давать обещание исправить что-то, да еще и к определенному сроку.
