Итак, в развитой Писаревым концепции «мыслящих реалистов» отразились поиски им сил, способных в сложных условиях России 60-х годов подготовить массы, а затем и возглавить их в борьбе за сознательное революционное переустройство существующих общественных основ.
Теория «мыслящих реалистов» столь же противоречива, как и «теория индустриализма» (с которой она тесно связана). Страстно пропагандируя идеи просвещения (а такую пропаганду Ленин считал одной из ценных сторон прогрессивного наследия 60-х годов), высказывая ряд ценных идей о соотношениях стихийности и сознательности, личности и общества, роли вождей и т. д., Писарев в то же время неоднократно сбивается на неклассовый, идеалистический подход к рассматриваемым им общественным явлениям.
У исследователей Писарева давно не вызывает сомнений то, что его мировоззрение в целом имеет материалистическую направленность. Известно, что он признавал материальность мира и его несотворимость, вечность, бесконечность и неуничтожимость материи, великое разнообразие форм ее проявления, а также строгую объективную закономерность, лежащую в основе ее развития. Его философские взгляды в этом смысле представляют собой продолжение материалистических традиций русской философии. Однако, как метко выразился Кирпотин, его философский «голос тянул особую ноту» в сложном хоре 60-х годов. Своеобразие философским взглядам Писарева придавал реализм, пронизывающий все его мировоззрение. Реалистический принцип явился основополагающим и в разрешении философских проблем. Как мы уже видели, определяя реализм, Писарев говорил, что одна из сторон его состоит в рассмотрении природы и здесь принимаются в расчет только действительно существующие, реальные, видимые и осязаемые явления и свойства предметов. Социология Писарева показывает, что эта сторона в его воззрениях занимает подчиненное место по отношению ко второй, определяющей взгляды на общество. Это объясняется тем, что он был прежде всего общественным деятелем, публицистом и стремился в первую очередь разрешить насущные общественно-политические проблемы. Его общественные тенденции в философии дают о себе знать постоянно.
Реалистический подход к оценке явлений окружающего мира, стремление к тому, что достоверно, определили склонность Писарева в философии к материализму. Причем тяга Писарева к реальному, очевидному, непосредственно подтверждаемому, его ненависть к схоластическим абстракциям направили его именно к естественнонаучному материализму, который использовал новейшие выводы науки и звучал как вызов туманной схоластике и теологии. В естественнонаучном материализме Писарев видел «свежий и современный взгляд на философию» и находил в нем обоснование своих убеждений. Больше того, он утверждал, что отрицательное отношение ко всякого рода мистицизму, идеализму и тяга к материализму являются общей характерной чертой нового поколения России, живущего в эпоху активного развития естествознания. Интересы всех прикованы к миру реальности, «фраза нас не отуманит, и в самом блестящем и стройном создании фантазии мы подметим слабость основания и произвольность выводов. Фанатическое увлечение идеей и принципом вообще, сколько мне кажется, — говорил он, — не в характере русского народа. Здравый смысл и значительная доля юмора и скептицизма Составляют… самое заметное свойство чисто русского ума… На этом основании мне кажется, ни одна философия в мире не привьется к русскому уму так прочно и так легко, как современный здоровый и свежий материализм» (7, стр. 356). С увлечением естественными науками был связан и интерес Писарева к представителям немецкого вульгарного материализма Фогту, Молешотту и Бюхнеру, взгляды которых в 60-е годы проникли и в Россию. Интерес Писарева как определившегося реалиста-радикала к немецким материалистам был вполне естествен, ибо Фогт, Молешотт и Бюхнер в середине XIX в. многими в Европе и России воспринимались как распространители материализма, хотя на самом деле их взгляды были упрощением материализма.
Писарев ценил их прежде всего как ученых и популяризаторов естественнонаучных знаний. Кроме того, ему импонировала направленность их учений против идеализма и религии. Их этические доктрины, противостоящие старой морали, основанной на идеях «свободной воли», «вечной силы», теории «врожденных идей», а также их утверждения, что религия ослабляет нравственность и идет «рука об руку с безнравственностью», были созвучны взглядам Писарева. Его внимание привлекал их материалистический подход к объяснению мира, их атеизм, выразившийся в отрицании бессмертия души, в сведении на нет идеи бога и гимне человеку как высшему произведению природы, и, наконец, их вера в силу разума, пробуждаемого естествознанием. Фогта, Молешотта и Бюхнера, у которых, по мнению Писарева, хотя и было еще много ошибочного и нерешенного, он называл своего рода реалистами и противопоставлял их тем ученым, которые «старались выдумать из себя мир». Больше того, Писаревым, как и многими другими в 60-е годы, немецкие естествоиспытатели воспринимались не только как первооткрыватели в области естественных наук и систематизаторы последних экспериментальных данных, но и как «апостолы революционной науки», а их взгляды приравнивались к фейербаховским, что, конечно, было неверно. Писарев считал, что труды немецких естествоиспытателей будут способствовать освобождению широких масс от религиозных предрассудков. Не случайно труды Фогта, Молешотта и Бюхнера были запрещены в России. «Сила и материя» Бюхнера тайно издавалась наряду с произведениями запрещенного в России Герцена и Фейербаха в литографированном издании в Москве, Петербурге, Казани, а затем, как «запретный плод», распространялась по другим городам. А «запрещенный плод, — говорил Писарев, — всегда привлекателен», хотя иметь его было небезопасно. В материалах М. Лемке по делу «Карманной типографии» указывается, что Писарева привлекали к ответственности не только за статью против Шедо-Ферроти, но и за хранение сочинений Бюхнера, «считавшихся безусловно запрещенными». Заинтересованность Писарева немецкими материалистами была, следовательно, данью времени. Но необходимо отметить, что увлечение идеями вульгарных материалистов было наиболее характерным для начального периода деятельности Писарева. Он вскоре заметил ошибочность их философских обобщений. Впоследствии даже учение Бюхнера, которого Писарев ставил значительно выше Фогта и Молешотта, он называл «простым» материализмом и считал вполне закономерным и оправданным то «глубокое равнодушие», которое проявили исследователи к их философским выводам. Правда, их опыты и наблюдения в области физиологии человека и впоследствии использовались им как наглядноиллюстрационный материал.
