В последующие недели, по-прежнему без ведома королевы, Гертфорд регулярно приходил в покои Кэтрин при дворе. Вскоре Кэтрин забеременела и следующие несколько месяцев скрывала от Елизаветы свой растущий живот; она продолжала прислуживать королеве во внутренних покоях. Гертфорда же в мае послали во Францию с дипломатической миссией; подразумевалось, что оттуда он отправится в Италию.
В середине августа 1561 г., когда двор совершал регулярную поездку по Восточной Англии, королева узнала о замужестве Кэтрин и ее беременности. В Ипсуиче, присутствуя на службе с королевой и другими камер-фрейлинами, Кэтрин заметила, что все «перешептываются», и поняла, что «ее положение открыто».[247] В воскресенье вечером она поехала к Дадли домой, «у его постели» призналась в своей тайной свадьбе и беременности и умоляла его «замолвить за нее словечко перед королевой».[248] Когда Дадли на следующее утро все рассказал Елизавете, та пришла в ужас. Эдвард Сеймур был потомком Эдуарда III, и сын, появившийся на свет от союза с ним, становился фактически наследником Елизаветы и возможным соперником. Более того, если человек, в чьих жилах текла королевская кровь, женился без позволения королевы, такой поступок приравнивался к государственной измене. Кэтрин Грей заключили под стражу и посадили в Тауэр. Во Францию отправили гонцов с требованием немедленно вернуть Гертфорда на родину.[249] Елизавета боялась, что свадьба Кэтрин Грей и Гертфорда стала частью крупного заговора, в котором участвуют и другие ее камер-фрейлины. Ее тревога ясно заметна в письме с распоряжениями, которое она отправила 17 августа сэру Эдварду Уорнеру, коменданту Тауэра: «Вы… должны прямо спросить леди Кэтрин, кому еще было с самого начала известно о любви между графом Гертфордом и ею; и пусть знает, что снисхождения ей не будет, если она не скажет правду, не только о придворных дамах, но и о мужчинах, коим все было ведомо: ибо похоже, что в деле замешаны многие особы… Ясно, что замыслы их и цели были велики».[250]
Хотя следствие не выявило обширного заговора, королева была явно потрясена беременностью Кэтрин. Как сообщал испанский посол, Елизавета «отекла» и «начала сильно распухать».[251]
В августе 1651 г. восемнадцатилетняя Мария Стюарт, потерявшая незадолго до того своего мужа, Франциска II, вернулась в Шотландию. Прожив за границей тринадцать лет, она намеревалась обосноваться в Эдинбурге.[252] Через несколько недель Франция, Шотландия и Англия подписали Эдинбургский договор, по которому все иностранные войска, как французские, так и английские, отводились из Шотландии. В августе шотландский парламент принял закон, по которому страна официально признавалась протестантской. Вдали от католического французского двора Мария, лишенная поддержки своей французской родни, должна была укрепить свои позиции на родине. Поэтому она смирилась с устрашающей для себя перспективой.
Прибыв в Шотландию, Мария выразила желание «стать добрым другом и соседом королеве Англии» и всячески подчеркивала свою солидарность с Елизаветой, такой же, как она, государыней: «Женщинам как никому другому важно жить в мире: уверяю вас, я желаю этого всем сердцем».[253] Однако многие по-прежнему сомневались в истинных намерениях Марии. Томас Рандолф, английский посол в Шотландии, выразил эти страхи так: «Что же касается привязанности этой королевы [Марии] к вашему королевскому величеству, либо она действительно так несравненно велика, либо она тщательно притворяется, искуснее, чем кто бы то ни было. Что бы ни двигало Шотландией – хитрость, притворство или обман, – у шотландских женщин еще свежи воспоминания, или она может с легкостью их воскресить».[254]
В начале сентября, пока Елизавета обдумывала, как ей обезвредить Кэтрин Грей, в королевский замок Гертфорд, где тогда остановился двор, прибыл Уильям Мейтленд Летингтон, советник Марии Стюарт. Елизавета показалась Летингтону подавленной и болезненной. Он сообщал, как, «судя по всему, она «чахнет, страшно похудела и бледна, как труп».[255] Засвидетельствовав свое почтение Елизавете и передав ей от кузины заверения в любви и доброй воле, Мейтленд сказал, что Мария просит Елизавету назначить ее своей преемницей на английском престоле. Такого Елизавета не ожидала; она надеялась, что Мейтленд подтвердит признание Марией права Елизаветы на английскую корону. Мейтленду она ответила осторожно, хотя и крайне откровенно. «Я обратила внимание на ваши слова, – сказала Елизавета, – что… в жилах вашей королевы течет кровь английских королей и что я обязана любить ее, так как по крови она мне ближе всех остальных. Не скрою, все это правда… я же со своей стороны не знаю лучшей [наследницы, чем королева Шотландии], и сама никого ей не предпочитаю…»[256]
Елизавета недвусмысленно сообщила, что предпочитает видеть своей преемницей Марию и признает ее права на престолонаследие. Как, должно быть, обрадовался Мейтленд, услышав ее слова, и как ему не терпелось доложить об успехе своей миссии Марии! Но Елизавета еще не закончила.
Во время последней аудиенции с Мейтлендом перед его отъездом Елизавета ясно дала понять, что она тем не менее ни за что не назовет Марию Стюарт своей преемницей, так как боится, что это вызовет беспорядки.
«Желание ваше беспримерно… Вы словно требуете, чтобы я добровольно рассталась с жизнью, и машете перед моим лицом саваном… Как по-вашему, нравится ли мне собственный саван? Государи не могут любить родных детей, ибо те наследуют им… Как же тогда, скажите на милость, могу я полюбить кузину, назвав ее своей преемницей?.. И какая ждет нас опасность в таком случае, посудите сами! Ведь она могущественная государыня и близкая соседка; так что, назвав ее преемницей, мы тем самым ставим под сомнение наше теперешнее положение».[257]
Елизавета прекрасно знала о «непостоянстве англичан, о том, как все они не любят нынешнее правительство и с надеждой смотрят на следующего в очереди, и, естественно, мужчины более к таким расположены: plures adorant solem orientem quam occidentem [больше мужчин поклоняются восходящему, нежели закатному солнцу]». Как подданные смотрели на нее в годы правления ее сестры, так, возможно, смотрят сейчас на Марию, средоточие их надежд.[258] Мейтленд не выполнил поручение так успешно, как он надеялся.
В виде утешения Елизавета сообщила послу, что исполнит просьбу королевы Шотландии и встретится с ней лицом к лицу.[259] Ее обещание также осталось невыполненным; события во Франции через несколько недель вынудили Елизавету сменить курс. 1 марта 1562 г. войска Франсуа, герцога Гиза, истребили несколько сотен гугенотов во время так называемой «резни в Васси» на северо-востоке Франции. Теперь Елизавета не могла и думать о встрече с Марией Стюарт, племянницей Гиза. С тех пор в их отношениях нарастали взаимные враждебность и подозрительность.
