Но 28 апреля Боргезе Вентурини, секретарь де Квадры, сделал заявление, которое изменило все. Он рассказал о тайных сношениях де Квадры с Дадли, о связях посла с английскими католиками и о сделанных им нелестных замечаниях по поводу вольностей, которые Елизавета позволяет себе со своим фаворитом.[278] Сесил наконец получил то, за чем давно охотился. Он уже некоторое время подкупал Вентурини, чтобы тот шпионил за послом, в надежде узнать что-нибудь, способное дискредитировать де Квадру в глазах королевы и положить конец его переговорам с Дадли о браке и реставрации католицизма.[279] По словам Вентурини, де Квадра даже предполагал, что «королева тайно повенчана с лордом Робертом», и написал сонет, «полный бесчестья по отношению к королеве и лорду Роберту».[280]
Сесил немедленно вызвал к себе испанского посла и обвинил его, среди прочего, в том, что он превратил Дарем-Хаус, свою резиденцию, в очаг католического заговора против короны. Де Квадра писал о «катастрофе», которая случилась в его доме, и о том, как Вентурини, «подкупленный министрами королевы», «взвалил на меня более, чем имел на то право».[281] В ответ на обвинения, что он написал Филиппу Испанскому о якобы имевшей место тайной свадьбе королевы и лорда Роберта в доме графа Пемброка, де Квадра напомнил слова самой Елизаветы: «В тот день, когда она вернулась из дома графа вместе с лордом Робертом, ее камер-фрейлины спрашивали, надо ли им целовать ему руку так же, как и ей; на что она ответила, что не надо и чтобы они не верили всему, что говорят». Через два или три дня, по словам посла, Дадли признавался, что королева обещала ему выйти за него замуж.
До тех пор Елизавета и Дадли считали, что де Квадра сочувствует их связи, но теперь узнали, что он передавал сплетни, порочившие их обоих, и советовал Филиппу II воздержаться от поддержки их брака из страха оттолкнуть от себя английских католиков.
Посол отрицал свою двуличность, но ему никто уже больше не верил.[282]
Отчаянно желая спасти свою государыню от скандального брака с Дадли, две ее статс-дамы, Кэт Эшли и Дороти Брэдбелт, взяли дело в свои руки. Они надеялись, что им все же удастся устроить брак Елизаветы с королем Швеции. Для этого нужно было все же уговорить Эрика наконец приехать в Англию.[283] Хотя о Дороти Брэдбелт известно, что она служила во внутренних покоях, а в дипломатической переписке венецианского посла в 60-х гг. XVI в. утверждалось, что она «часто» «делила постель с королевой», сведений о ней крайне мало.[284] Она не была аристократкой; нет никаких доказательств, что она служила при дворе до воцарения Елизаветы. И все же, как показывает ее участие в «шведской партии», Дороти была решительной женщиной, готовой на все ради того, чтобы защитить честь своей королевы.
22 июля Дороти вместе с Кэт Эшли написала канцлеру шведского короля, Гюлленстирне, и намекнули, что сватовство короля может окончиться успешно, если он лично приедет в Англию.[285] Некие Джон Кайл и Джеймс Голдборн, бывший слуга Эшли, также написали своим друзьям в Швецию, они подчеркивали все преимущества брака шведского короля и Елизаветы. Они надеялись выгадать от союза с богатым шведским королем.[286] Не впервые Эшли действовала на свой страх и риск, беря сторону «шведской партии». Так, она заранее вела переговоры с Джоном Даймоком, лондонским торговцем драгоценностями, который собирался отплыть ко двору шведского короля и торговать там драгоценными камнями.
В июле 1565 г., перед самым отъездом, Даймок пришел в Уайтхолл к Кэт Эшли и спросил, верно ли, что Елизавета выходит за Роберта Дадли. Кэт «торжественно объявила, что королева свободна от каких-либо обязательств и что она не выйдет за лорда Роберта». Дабы придать своим словам дополнительный вес, Кэт и ее муж Джон, хранитель драгоценностей короны, задумали еще один план, чтобы убедить шведского короля в благосклонности к нему королевы, на сей раз при участии Даймока. Елизавета заинтересовалась большим рубином, который показывал ей ювелир, однако заявила, что такой камень ей не по карману. По наущению Джона Эшли Даймок предложил королеве показать тот же камень Эрику и проверить, купит ли он его для нее в знак своей привязанности. Елизавета только рассмеялась и сказала: «Если даже они понравятся друг другу, все будут говорить: смотрите, щедрый король женился на скаредной принцессе…»
Даймок предложил Елизавете, чтобы она, в знак своей благосклонности, послала Эрику кольцо со своего пальца. Елизавета не отдала кольцо, но согласилась послать другие, не такие интимные подарки, в том числе пару черных бархатных перчаток, «красивого английского мастифа» и французский перевод книги Кастильоне Il Cortegliano («Придворный»). Эрик в ответ прислал Елизавете два драгоценных камня и свой портрет. Казалось, замысел камер-фрейлин увенчается успехом: обе стороны проявили интерес к «шведской партии». В благодарность за поддержку и в знак признательности Эрик подарил Кэт Эшли две соболиные шкурки, «на серебряной подкладке и надушенные».[287] Воодушевившись, Кэт написала шведскому канцлеру, призывая того уговорить короля приехать в Англию.
4 августа Сесил перехватил эти письма и распорядился немедленно учинить следствие. Узнав о тайной переписке, Елизавета пришла в ярость и поспешила сообщить Гюлленстирне, что его осведомительницы – «жалкие обманщицы», которым не стоит верить. Елизавета приказала Кэт Эшли «оставаться под домашним арестом», а Дороти Брэдбелт передала Сесилу.[288] Елизавета отличалась повышенной чувствительностью к любому вмешательству в то, что она называла arcana imperii – государственные тайны, – особенно со стороны ближайших к ней женщин.
Новость о скандале при дворе и аресте двух наперсниц Елизаветы быстро распространилась за границей. В бюллетене, изданном в Лувене, где находили пристанище беглые английские священники, сообщалось, что «недавно были скомпрометированы при лондонском дворе мужчины и женщины, которые в прошлом пользовались благосклонностью королевы, среди них миссис Эшли, которая обладала таким влиянием на королеву, что казалось, будто она покровительница всей Англии».[289] Однако меньше чем через месяц, к изумлению многих как в Англии, так и за ее пределами, обе женщины вернулись на свои прежние места. Возможно, Елизавета не хотела терять своих наперсниц и потому простила их. А может быть, она просто использовала камер-фрейлин в своих политических целях? Елизавета явно не собиралась выходить замуж в Швецию, но ей не хотелось, чтобы в Европе злословили о ее связи с Дадли. Поэтому поощрение «шведской партии» шло ей на пользу. В пользу последней версии говорит то, что Эшли и Брэдбелт так быстро вернулись к королеве. Переписка была средством, с помощью которого Елизавета проверяла, как ее подданные и иностранные государи относятся к ее возможному браку. Впоследствии она со спокойной душой могла обвинить во всем своих приближенных в том случае, если бы мысль о браке не нашла повсеместного одобрения. Елизавета в очередной раз воспользовалась своими камер-фрейлинами, которые вели дело от ее имени, сама же королева оставалась в стороне, оберегая свое положение и свою репутацию.
