Плеханов поначалу колебался. У него не было твердого убеждения в том, кто имеет право быть членом партии и каков круг обязанностей партийца:
– Я не имел предвзятого взгляда на обсуждаемый пункт устава. Еще сегодня утром, слушая сторонников противоположных мнений, я находил, что «то сей, то оный набок гнется». Но чем больше говорилось об этом предмете и чем внимательнее вдумывался я в речи ораторов, тем прочнее складывалось во мне убеждение в том, что правда на стороне Ленина.
Но на съезде прошел первый параграф устава, предложенный Мартовым. Он обеспечивал расплывчатость, разношерстность, неоформленность партии, что так устраивало всех и всяческих оппортунистов.
Книпович могла и не продолжать. Всем стало ясно, что Владимир Ильич и с ним большинство делегатов съезда разошлись с Мартовым и его сторонниками.
Лидия Михайловна не скрыла своего огорчения по поводу событий на съезде.
Да, съезд принял боевую революционную программу, включил в нее пункт об установлении диктатуры пролетариата. Эту программу отстаивал Ильич.
Но съезд незначительным большинством за счет колеблющихся утвердил мартовскую расплывчатую формулировку первого пункта устава.
При выборах центральных органов партии произошел раскол. Сторонники Ильича получили большинство мест в ЦК и ЦО, приверженцы Мартова остались в меньшинстве.
Все делегаты-большевики, по предложению Владимира Ильича, становились агентами ЦК и немедленно уезжали в Россию, чтобы по возможности шире разъяснить партии происшедший на съезде раскол. И каждый из делегатов должен был с этой целью объездить как можно больше организаций.
Меньшевики тоже двинули свои отряды в Россию. Они рекрутировали и студентов. Они имели директиву пролезть в комитеты и, пользуясь правом кооптации, проводить в члены комитета только испытанных меньшевиков.
Прибыл такой меньшевистский агент и в Самару.
Теперь самарским социал-демократам предстояло решить, с кем они. Поэтому и сделала паузу Лидия Михайловна, рассказывая о расколе. Поэтому так тревожно всматривалась в лица друзей.
Она не сразу сказала Иосифу Федоровичу, что Владимир Ильич рекомендовал на местах подобрать надежных людей, большевиков и тоже разослать их по местным комитетам для разъяснения решений съезда. При этом Владимир Ильич упомянул и имя Дубровинского. Она ждала ответа. С кем?
Дубровинский не колебался. Конечно, с Ильичем. Конечно, с большинством.
И только не верится, ужели Мартов, ужели Аксель-род?.. Но не верить Лидии Михайловне он не мог. И осталось недоумение, остался горький осадок. А может быть, надежда. Ведь Дубровинский был настолько цельным человеком, настолько прямым, убежденным, что ему было не понять, как так Мартов, один из главных сотрудников «Искры», и вдруг, оказывается, носил за пазухой камень?
Иосиф Федорович охотно собрался в дорогу. Еще бы, ему предложили объехать социал-демократические организации Орловской и Курской губерний. Ведь там он начинал свой путь революционера, там остались товарищи. Наконец, он сумеет повидать мать.
А может быть, и братья вышли на свободу?
Уже глубокая осень, но еще выдаются солнечные, удивительно прозрачные, но уже прохладные дни. Лучшей погоды и не дождаться, если нужно добираться до небольших городков и рабочих поселков не на поезде, а попутными подводами.
В Орле встретили тепло, радушно. И, что главное, орловских социал-демократов не пришлось долго уговаривать. Они жадно выслушали доклад Дубровинского, познакомились с резолюциями съезда… и проголосовали за позицию большинства. Такие же резолюции вынесли и другие организации Орловской губернии. И конечно, здесь сыграло не последнюю роль то, что сам Дубровинский тоже с большинством. Его не забыли, ему верили, за ним шли.
В Курск приехал под проливным дождем. Пока добрался до явки, живой нитки не осталось. Группа социал-демократов этом городе оказалась невелика – всего семь человек. И им уже кое-что известно о расколе па съезде. Здесь нашлись и свои меньшевики. Но в целом курские товарищи поддержали позицию большинства.
В Курске Иосифа Федоровича ожидало письмо. Члены русской части ЦК предлагали ему незамедлительно приехать в Киев.
Это было неожиданно. Вероятно, произошли какие-то перемены. И быть может, те резолюции и те тезисы, которые положены им в основу своего доклада, устарели или нуждаются в серьезных коррективах. И конечно, получить исчерпывающую информацию он может только от членов ЦК.
Вероятно, в Киеве впервой Дубровинский встретился с Владимиром Александровичем Носковым. Носков, он же «Глебов», «Борис», «Борис Николаевич», был и членом ЦК и членом Совета партии, созданного съездом.
Голубоглазый блондин, немного сутуловатый, когда молчит, и раздвигающий плечи, когда, мгновенно воспалившись, сыплет скороговоркой фразу за фразой с упором на такое ярославское «о», что, кажется, эта округлая буква вот-вот выпрыгнет из открытого рта и покатится по комнате.
Такой человек не мог не произвести впечатления.
С Носковым было нелегко разговаривать. Он часто в середине своей искрометной речи вдруг внезапно замолкал, о чем-то задумывался, затухал, снова сутулился и становился застенчивым, отвечал односложно, как будто нехотя.
Дубровинский настойчиво выспрашивал у Носкова подробности, но Владимир Александрович больше отмалчивался, словно что-то утаивал от этого беспокойного человека.
Зато только что прибывший из Швейцарии Глеб Кржижановский (Клэр) был словоохотлив.
От него Дубровинский узнал, что Мартов и Плеханов выступили против Ленина. Глеб Максимилианович приложил много сил, чтобы примирить эту троицу. По его словам выходило, что мир или по крайней мере перемирие все же достигнуто. И гроза окончательного разрыва миновала.
Не одного Дубровинского ввело в заблуждение это сообщение Кржижановского. Глеб Максимилианович действительно ездил в Женеву с миротворческой миссией. И, как позже жаловалась тому же Дубровинскому Крупская, «шел на всяческие уступки, превышал даже свои полномочия…».
Кржижановскому так хотелось примирить Ленина с Плехановым и Мартовым, что ему показалось – он достиг своего. И умчался в Россию.
А ведь уже наступил ноябрь 1903 года. Мартын Николаевич Лядов, близко знавший, часто соприкасавшийся с Владимиром Ильичем, старый большевик, искровец и делегат II съезда, вспоминал:
«…В ноябре 1903 г. Ильич ушел из редакции „Искры“. Плеханов „единогласно“ кооптировал не выбранных на съезде редакторов. „Искра“ окончательно превратилась в меньшевистский орган. Ильич был кооптирован в состав ЦК, назначен заграничным представителем ЦК и входил в состав Совета партии уже не как редактор „Искры“, а как член ЦК.
