О предстоящих событиях нас известил Хусейн, за несколько дней до этого слушавший, по своему обыкновению, иорданское радио. Странно, что военная администрация Хеврона не знала об этом, во всяком случае, она совершенно не была к этому готова.
Этот день мне запомнился навсегда. Думаю, не мне одному. Был праздник Пурим, а точнее второй его день — Шошан Пурим. В Кирьят-Арба Пурим отмечается дважды, поскольку существуют разногласия «относительно стены». Итак, был Пурим. Мы с Элиэзером решили выйти на работу на кладбище. Было раннее утро. Навстречу нам мчалась машина. Поселенец Арье гнал свою машину из Хеврона в Кирьят-Арба.
Он резко затормозил и заорал:
— Куда вы идете? Вы что, не знаете, что там происходит?
Тут мы увидели, что окна в его машине выбиты. Вдали клубится дым — черный дым от горящих покрышек.
Нас с Элиэзером это зрелище только взбодрило, и мы прибавили шагу. Недалеко от Меарат га-Махпела нас нагнал на своем тендере Цви Кацовер. Он крикнул нам, что беспорядки в Хевроне начались час назад, он вынужден был оставить свой ресторан, чтобы взять автомат из дому. Надо сказать, что его ресторан оставался единственной еврейской «территорией» в Хевроне в течение 5-6 лет. Арабы несколько раз подкладывали взрывчатку и поджигали его ресторан, а власти не слишком усердствовали в охране этого места. Даже поставить забор вокруг ресторана и то не решились. Кто угодно мог бросить туда горящую тряпку, чтобы вызвать пожар.
Мы быстро сели в тендер Цви Кацовера и вскоре оказались у ресторана.
Зрелище, представшее нашему взору, оказалось необычным даже для видавшего виды Цви. Со стороны базара уже двигалась огромная толпа арабов. Толпа бурлила, гудела и швыряла камни, куски железа, палки. Кто-то постреливал из рогаток. Стекла в ресторане уже были выбиты, надо было срочно что-то предпринимать.
Рядом с рестораном стояла солдатская будка, в ней в тот момент находились двое резервистов. Цви крикнул им, чтобы они открыли огонь в воздух. Иначе, если арабы приблизятся, то не только уничтожат ресторан, но и всех нас перебьют. А в ресторане — посетители.
Вдруг откуда-то появился израильский офицер — ответственный за порядок в Меарат га-Махпела. Офицер был религиозным, при автомате, но открыть огонь тоже побоялся.
Кстати, несколько слов о нем. Он был студентом Бар-Иланского университета, знал, что я профессор, и относился ко мне с почтением. Однако отношения между нами так и не сложились, поскольку поведение его меня крайне разочаровывало. Был как-то случай: мы с ребятами вывесили над Меарат га-Махпела израильский флаг. Под крышей была незаметная ниша, в нее мы и просунули флаг, а саму нишу замуровали. Этот офицер страшно перепугался, поднял шум. И сам (а может, по приказу свыше) вызвался этот флаг сорвать. Идти предстояло по карнизу крыши, на большой высоте, что было опасно. Он пошел, добрался до флага и сорвал его, сделав это с таким видом, будто это была, по крайней мере, свастика, а не его национальный, государственный символ. И проявил при этом немало смелости, решимости, но ни капли смекалки… Если бы у этого студента была пара извилин, он бы быстро сообразил, что этот флаг можно достать изнутри, из той же ниши, а не лезть на крышу.
И тогда я, помню, подумал: принял бы я его в университет, если бы был ректором? Пожалуй нет, ибо слишком уж он несообразителен.
Тем временем гудящая толпа арабов приближалась. В ресторане работала женщина по имени Майя, всего два месяца назад приехавшая из России; иврита она почти не знала.
— Бен-Цион, — спросила меня Майя, — что означает «гафгана»?
— Демонстрация! — перевел я ей. Но было видно, что она плохо понимала, что происходит на самом деле. Уж слишком эта демонстрация не была похожа на Первомай в Москве. Шуму действительно было много, посетители ресторана с перепугу залезли под столы, а Элинсон, державший в руках фотокамеру, вбежал в ресторан и сменил камеру на пистолет. Когда же огромный камень, разбив стекло, упал на прилавок, Майя, похоже, все поняла.
И тут прозвучали первые выстрелы. Мы начали стрелять в сторону толпы, поверх голов. Цви стрелял очередями из автомата, а я — из пистолета. Стрелял из своего пистолета и Элинсон. Толпа находилась от нас примерно в полусотне метров. Стрельба ее остановила, но камни продолжали лететь. Элиэзер Бройер подбирал их и со всей силой швырял обратно.
И тут Цви предпринял нечто невероятное. Бросился к своей машине, завел ее и направил прямо на толпу. Я был поражен его смелостью. В него полетел град камней, все стекла в машине были тут же выбиты. Если бы машина застряла, его могли бы убить, и я предложил Элиэзеру бежать следом для подмоги. Мы побежали вперед, кидая камни. Из всех окон и дверей высовывались арабы. Я кричал им, чтобы они ушли в дома и заперли двери.
Откровенно говоря, я боялся, что и они присоединятся к бушующей толпе, тогда на нас посыпались бы камни отовсюду.
Полиции, естественно, не было. Два солдата в будке возле ресторана были насмерть перепуганы: боялись толпы и боялись открыть огонь, чтобы не нарушить приказа. Тряслись со страху — и ждали. Чего ждали? Смерти своей, что ли? Я считаю вполне правильным, что в тот момент мы «взяли закон в свои руки».
Цви со своей машиной не удалось обратить толпу в бегство. Машина наткнулась на груду камней, он с трудом взял назад, даже не заметив, что между колесами застряла железная бочка. Когда он подогнал машину к ресторану, мы увидели, что не уцелело ни одного стекла, ни одной фары, весь кузов был побит и измят. До сих пор поражаюсь: как он на такое решился? Во всяком случае, толпа осталась на месте, не пытаясь приблизиться. Тем временем, сверху, со стороны Кирьят-Арба прибывали машины. Улицы были узкие, развернуться было негде, а среди них были и арабские машины. Мы с Элиэзером их останавливали, проверяли. В машинах этих могли быть камни, могло находиться оружие, взрывчатка и вообще Бог знает что…
12. Реакция на самооборону
События, произошедшие в Хевроне в Пурим, имели самые разнообразные последствия.
Прежде всего у нас, в Кирьят-Арба. Ее жители были горды, что могут защитить себя сами. Но были и такие, что имели иное мнение, — прежде всего известный, всеми уважаемый наш адвокат Эльяким Гаэцни. Он сразу же обвинил во всем нас. Не знаю, из каких источников к нему поступала информация, но он откровенно заявил, что меня следует отдать под суд. И — напророчил. В конце концов меня действительно отдали под суд. Но тогда никто этого не предполагал, кроме Гаэцни.
Спустя месяца два нас с Элиэзером вызвали в полицию. Существенных обвинений не предъявили. К суду был привлечен рав Левингер. Собственно говоря, судить можно было всех жителей Кирьят-Арба, которые «взяли закон в свои руки».
