Мы сразу начали с того, что Блох, его предшественник, совершил преступление, лишив нас права носить оружие. Ведь мы сторожа на кладбище! Как же мы можем обходиться без оружия? К тому же среди явно враждебного окружения?
Бен-Шахаль не дал нам высказаться до конца. Сказал, что слышал уже про топор (видимо, в штабе военного коменданта Иудеи и Самарии), в объяснениях наших не нуждается и считает, что ходить с топором за поясом — это некрасиво.
Мы с Элиэзером недоуменно переглянулись: этот Бен-Шахаль, молодой, здоровый, высокого роста бравый боевой офицер либо притворялся наивным, либо не знал, что в Хевроне главное не «красиво», а «безопасно».
Продолжать беседу о наших проблемах не имело смысла, и Элиэзер принялся рассказывать Бен-Шахалю о своей жизни в России, о сионистской деятельности, преследованиях КГБ. И тут с нашим военным губернатором случилось нечто непонятное. Возможно, ему почудилось, что Элиэзер сравнивает КГБ с порядками в Хевроне? Бен-Шахаль хмурился все больше и больше, потом не выдержал, вскочил и воскликнул: «Почему вы говорите мне о КГБ?! Все, наша беседа окончена!» — и выскочил из комнаты.
Так окончилась наша первая встреча. Мне все-таки показалось, что он нас отчасти понял.
Надо сказать, что наш новый губернатор, в отличие от Блоха, прилагал все усилия, чтобы лучше ознакомиться с обстановкой в нашем районе, поближе сойтись с жителями Кирьят-Арба. От приглашений в гости он не отказывался. Однажды я пригласил его к себе домой на чашку кофе. И он пришел.
В беседе с ним я сказал, что понимаю: он как солдат и военный губернатор не может и не должен нарушать приказов своего начальства, это — его долг. Приказы свыше надо выполнять. Но одного я прошу у него: чтобы в отличие от своих предшественников он говорил нам правду. Когда начинают врать, хитрить, изворачиваться, то, мягко говоря, это выглядит несолидно.
Бен-Шахаль разволновался, ему явно было неловко. Здоровый парень, воевал, видимо, на многих фронтах, а тут растерялся. До такой степени растерялся, что ушел, забыв оружие и документы. Потом уже пришел посыльный и, извинившись, все забрал. Странно все-таки: когда у военных с гражданскими идет разговор «за чашкой кофе», они, как правило, чувствуют себя не в своей тарелке.
Тем временем мы с Элиэзером продолжали нашу работу по восстановлению синагоги. Задачей нашей было охватить раскопками как можно большую площадь. Копали мы сейчас во дворе старика и старухи, т.е. с восточной части синагоги.
Возник серьезный вопрос — куда девать мусор? Таскать его, как прежде, к уборной и магазину, было далеко, и мы нашли выход. Проделали дыру в каменном заборе, со стороны «касбы». Забор отделял двор старика и старухи от бывшего Еврейского квартала. Старик со старухой нам ни в чем не мешали, а иногда даже помогали. Двор их мы перекопали до такой степени, что они уже не могли ходить старой тропинкой и пользовались дырой, что мы проломили.
Нам все еще мешали овцы. Правда, они находились теперь не в синагоге, как раньше, а в пристройке к дому, с южной стороны. Но хозяин-араб использовал цементированное корыто, вмазанное прямо в стену, куда из шланга подавалась вода. И овцы утоляли жажду в непосредственной близости от нас.
Проблему эту Элиэзер решил одним ударом кирки. Пробил дыру в корыте, и вода не удерживалась. Несмотря на то, что с хозяином овец у нас были дружеские отношения, мы не могли мириться с тем, что овцы содержатся рядом с синагогой. Это, с нашей точки зрения, было осквернением святого места. Хозяин ничего не сказал нам на это, но властям, по-видимому, пожаловался. Те приходили, ругались с нами, но заделывать дыру в корыте никто не стал. Вскоре мы вынесли со двора все кормушки и корыта, араб понял «намек» и убрал скот куда-то в другой загон.
Территория была открыта уже по всему периметру, синагога была готова к реставрации, предстояло очистить от мусора территорию. Остальные работы требовали финансовых затрат, и я предоставил другим евреям заняться ими. Тем более, что ни военная администрация, ни кто-нибудь другой уже не могли восстановить прежний «статус-кво».
В течение последних месяцев Элиэзер вел интенсивные переговоры со своим другом по сионистской деятельности Ноахом, с которым сблизился еще в Литве. Ноах часто приезжал в Кирьят-Арба, думая поселиться здесь. Он побывал и в других местах, прикидывая, что ему больше подходит. И в конце концов убедился, что Кирьят-Арба — самое подходящее место. Он получил квартиру, перевез семью и стал искать работу. Холостяк Элиэзер решил уступить ему свое место сторожа на кладбище — хоть как-то оплачиваемую должность, а для себя подыскать что-нибудь другое. Так Ноах стал сторожить кладбище вместе со мной. Был конец апреля 1976 года.
Характер нашей работы несколько изменился. Я говорил уже, что в вопросе с синагогой «Авраам-авину» решил подождать, предоставив другим проявить инициативу — скажем, Менахему Ливни, председателю совета Кирьят-Арба, который вел переговоры с военной администрацией. Ливни — горячий патриот, настоящий еврей, болеющий за положение в Хевроне, давно уже хотел добиться официального статуса наших раскопок. Меня, признаться, мало волновали результаты этих переговоров. Одно я твердо знал: если в ближайшие месяцы Ливни ничего не добьется, я снова войду в Еврейский квартал. Буду там делать то, что посчитаю нужным, полезным, и спрашивать никого не стану.
14 апреля 1976 года в газете «Маарив» была напечатана статья журналиста Долева, которая заканчивалась фразой: «…без евреев!». Статья весьма поучительная и характерная. Некое «ответственное лицо» высказывает свою точку зрения на проблемы заселенных территорий. Но автор не рассматривает проблемы с точки зрения евреев, а осуждает «партизанские действия профессора Тавгера». Под словечком «партизанщина» имелась в виду моя личная инициатива по очистке и реставрации синагоги «Авраам-авину», мои попытки восстановить право евреев на Хеврон.
Казалось бы, что плохого в моих поступках? Но нет, военная администрация видит для себя прямую угрозу в том, что я проявляю инициативу.
Как объяснить им, что здесь имеет место надругательство над еврейской честью? Если бы этим занялась военная администрация — это было бы очень неплохо. Но как показывает опыт, когда подобными делами занимаются организации, то бюрократические проволочки неизбежны. Я же копал, не истратив ни копейки государственных денег. У организаций это бы вылилось в миллионы, а может — и в десятки миллионов. Создавались бы бесконечные комиссии, проводились бы собрания, обсуждения. Болтовней и говорильней занималась бы масса людей, а копали бы единицы. Я лично не осуждаю никого: ни военную администрацию, ни правительство. Не мне выяснять причины их поведения. В одном я их осуждаю — с их согласия был устроен загон для скота на территории синагоги. Какой-то еврей собственной рукой подписал документ, дающий право арабу держать овец в синагоге «Авраам-авину». Я считаю это преступлением! Когда же нашлись люди, которые своими руками стали расчищать это безобразие, военная администрация использовала солдат Армии Обороны Израиля, чтобы помешать раскопкам. Это аморально и противозаконно.
