«Прочел я замечательную статью проф. Градовского, – записал Д. Милютин в дневнике, – помещенную в одном из ежемесячных журналов: «Социализм на западе Европы и в России» (см.: Русская речь. 1879. Кн. 1–3. – Ред.). Автор мастерски разъясняет ненормальное явление наших русских «социалистов», которые заимствовали на западе только имя, но действуют и думают совершенно в ином смысле. То, что в Европе называется социализмом, совершенно чуждо нам; у нас это – экзотическое растение, для которого нет, пригодной почвы, ни соответствующего климата. Градовский весьма верно указывает причины, создавшие у нас «нигилизм», и обстоятельства, помогающие безобразным деяниям наших пропагандистов и революционеров. Дело в том, что при всей чудовищности проповедуемых ими принципов они не только не встречают отпора в обществе, но даже находят благоприятствующую почву в массе недовольных существующим порядком вещей. И я со своей стороны постоянно высказывал и высказываю эту самую мысль; но Градовский изложил ее с большим умением и тактом; он умел высказать много таких истин о настоящем нашем, можно сказать, хаотическом положении, которые в другой форме не могли бы появиться в печати.
Действительно, нельзя не признать, что все наше государственное устройство требует коренной реформы, снизу доверху. Как устройство сельского самоуправления, земства, местной администрации, уездной и губернской, так и центральных и высших учреждений – все отжило свой век, все должно было получить новые формы, согласованные с великими реформами, совершенными в 60-х годах. К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицеймейстера или даже городового. Высшее правительство запугано дерзкими проявлениями социалистической пропаганды за последние годы и думает только об охранительных полицейских мерах, вместо того чтобы действовать против самого корня зла. Появилась зараза, и правительство устраивает карантинное оцепление, не предпринимая ничего для самого лечения болезни.
Высказывая эти грустные мысли, невольно задаешь себе самому вопрос: честно ли ты поступаешь, храня про себя эти убеждения, находясь в самом составе высшего правительства. Часто, почти постоянно гнетет меня этот вопрос; но что же делать? Плетью обуха не перешибешь; я был бы Дон-Кихотом, если бы вздумал проводить взгляды, совершенно противоположные существующим в той сфере, среди которой вращаюсь; взгляды эти сделали бы невозможным мое официальное положение и не принесли бы ровно никакой пользы делу; я убежден, что теперешние люди не в силах не только разрешить предстоящую задачу, но даже и понять ее. Для успокоения же собственной совести было бы одно средство – удалиться от правительственной деятельности, что и составляет уже давно предмет задушевной моей мечты; но возможно ли было предпринять такой шаг в последние годы и скоро ли можно будет осуществить свою давнишнюю мечту?» (Дневник Д.А. Милютина. 1878–1879. М., 1950. С. 139–140).
Дмитрий Милютин вовсе и не предполагал, что давнишняя его мечта может осуществиться в самое ближайшее время.
Не раз Дмитрий Алексеевич упомянет в своем дневнике о деятельности князя Горчакова и барона Жомини, иногда упрекают его за предвзятость в оценке их роли в международных делах, но чаще всего он бывает прав: ведь иные решения бывали такие, что оказывались вне досягаемости и князя, и барона. Иногда Милютин весьма жестко оценивает генерала Тотлебена, считает, что он излишне мрачен, недоступен, порой жесток, по всему чувствуется, что Милютин и тут проявляет некую предвзятость, но… По записям в дневнике видно, что граф Милютин относится ко всем действующим лицам ровно и беспристрастно, но то, что прорвалось у него из души, не скроешь, окружение Александра Второго не годилось в настоящие реформаторы, они лишь поддакивали, опасаясь потерять выгодное место. Да и международные дела вызывали какие-то странные и недоуменные мысли. Ясно, что Бисмарк склоняется к сотрудничеству с Австрией. Но до чего унизилась европейская политика, если Бисмарк, оказавшийся в руках банкира Блейхредера, потерявшего большие деньги на румынских железных дорогах, гнусно хлопочет о возвращении еврейских денег в Румынии. Да и не менее гнусны поступки австро-венгерского канцлера и английского первого министра, которые тоже надеются помочь банкиру Блейхредеру…
Милютин встречается и ведет серьезные разговоры с Обручевым, Лобановым, Тотлебеном, Адлербергом, Валуевым, Гирсом, с князем Болгарским, послами европейских государств, с российскими министрами, а отдыхает только в кругу своей семьи, с Натальей Михайловной, с дочерьми, иногда удается повидаться и с сыном, а потом снова захватывает круговерть светской жизни, которую он очень не любил и старался всячески избегать ее. Но как? Он был членом правительства и придворной команды, обязательств множество, и ему никак не избежать вновь погрузиться в безотрадный омут петербургской чиновничьей жизни, а он так хотел свободной жизни, уехать в Симеиз, благоустроенный для жизни и творчества, и писать…
5 февраля 1880 года в Зимнем дворце во время семейного императорского обеда в 6 часов 20 минут произошел взрыв, унесший жизнь девяти солдат караула и более сорока раненых. Обед императорской семьи по случайности запоздал, император и его семья встречали принца Гессенского, брата императрицы, а поезд прибыл лишь в шесть часов. Пока император приветствовал принца в Фельдмаршальском зале, взрыв громадной силы и произошел, треснула стена, разбита посуда на обеденном столе, выбиты стекла на трех этажах дворца, убиты солдаты и много раненых. Погасло газовое освещение, но императрице сказали, что произошел взрыв газа.
Фельдъегерь из дворца примчался к Милютину и рассказал о взрыве. Милютин тут же собрался и поехал во дворец. Александр Второй был спокоен и грустен. В пятый раз революционеры покушались на его жизнь. Залы дворца наполнялись придворными, знатными вельможами, чиновниками. И всем нужно было рассказывать, как это произошло. Милютин пошел на место взрыва, зашел и на место караула. Милютин увидел людей, которые старательно пробивались туда, где заложили мины для взрыва. Полицейские, жандармские офицеры, шеф жандармов Дрентельн, министр юстиции Набоков обсуждали детали взрыва, подробности произошедшего. И естественно, начались поиски. Встречи Милютина, Гирса, Сабурова, князя Дондукова и Шепелева о болгарских делах, о предложениях, которые они должны были высказать императору и князю Болгарскому, как-то тонули в мрачных предчувствиях о недавнем взрыве, потрясших всех.
