Геринг вновь появился в зале суда 3 июня; в этот день начался допрос бывшего начальника штаба ОКВ Альфреда Йодля. Когда Йодль предстал перед трибуналом, Геринг шепнул сидевшему рядом Рудольфу Гессу: «Это – мой последний шанс». То есть он еще не потерял надежды на благоприятный для него итог. Йодль придерживался линии Дёница: он говорил о защите Германии, об обязанности солдата подчиняться приказам и о позоре, который связан с любой попыткой предательства или убийства, при этом ссылался на «неподкупную честность настоящего офицера вермахта», осуждал «мораль некоторых людей», «грязную политику» и «нарушение слова чести». Последние слова заставили Геринга нахмуриться. По прошествии нескольких дней слушаний, вечером 6 июня, он в разговоре с капитаном Гилбертом сказал: «Слово чести? Когда речь идет об интересах нации? Пф! Когда одно государство имеет возможность улучшить свое положение за счет слабости соседей, никого не остановят глупые соображения насчет данного слова!» Гилберт возразил: «Именно глупые мелочные споры о национальных интересах и приводят к войнам. Именно поэтому все уважаемые государственные деятели надеются, что ООН…» – «Ах, да мочиться мы хотели на вашу ООН! – прервал психолога Геринг. – Вы полагаете, что кто-нибудь из нас хотя бы на секунду принимает ее всерьез? Русские уважают только вашу атомную бомбу».
И в этом вопросе Геринг остался самим собой: немного прозорливости, много глупости и полная аморальность. Как только дело коснулось его имиджа, депрессия и ишиас моментально исчезли, он, казалось, обрел прежний апломб. Именно это и констатировал Франц фон Папен перед тем, как предстать перед трибуналом. Вечером 8 июня бывший вице-канцлер в кабинете Гитлера с негодованием рассказал об этом капитану Гилберту, который записал в дневнике: «Фон Папен сказал мне, что Геринг отвел его в сторону после субботнего заседания трибунала. Я спросил его о причинах. “В одном из моих документов было указано, что я поддерживал отношения с участниками заговора 20 июля. Мне было поручено провести переговоры. Короче, Геринг спросил у меня, осмелюсь ли я дать показания против фюрера и оправдать заговор с целью его устранения. Ну, я ему и ответил: «Геринг, я доверял вам как бывшему офицеру и выходцу из приличной семьи и считал, что если Гитлер зайдет слишком далеко, вы возьмете его за шиворот и выбросите вон. Я полагал, что у вас было достаточно энергии и твердых принципов, и тысячи людей считали так же». Вот что я ему сказал. И знаете, что он мне на это ответил? «Я мог бы что-нибудь сделать, но мне понадобились бы три психиатра, чтобы засвидетельствовать, что он сошел с ума». На что я сказал: «Дорогой мой Геринг, значит, вам нужны были три врача, чтобы понять, что Гитлер вел народ к гибели?» Какой абсурд! Знаете, мы действительно многого от него ждали. Но когда он начал вешать на себя украшения, брать крупные взятки, пренебрегать своими обязанностями в то время, когда Германия истекала кровью…” Фон Папен махнул руками в жесте презрительного отчаяния».
Утром 13 июня снова можно было сказать: «Какой абсурд!» – когда адвокат фон Папена задал Гвидо Шмидту вопрос о подготовке аншлюса, и бывший министр иностранных дел Австрии ответил: «Я помню, что Шушниг перед тем, как отправиться на встречу [с Гитлером в Оберзальцберг], сказал мне, что было бы предпочтительнее отправить вместо него профессора Вагнер-Йорега, лучшего психиатра Вены». Такое покушение на «легенду о фюрере» очень не понравилось Герингу, и он в обеденный перерыв напустился на фон Папена в присутствии капитана Гилберта. Американский психолог вспоминал:
«– Как вы посмели так отозваться о Гитлере?! – гневно произнес Геринг. – Не забывайте, что он был главой нашего государства!
– Главой нацистского государства, – ответил фон Папен в гневе. – Главой государства, уничтожившего 6 миллионов невинных людей!
– Но вы не можете утверждать, что именно Гитлер отдал этот приказ, – сказал Геринг, насупившись.
– Вот как? Кто же тогда отдал приказ о массовом уничтожении? – с вызывающим видом спросил покрасневший от негодования фон Папен. – Не вы ли?
Геринг растерянно пробормотал: “Нет, нет, это Гиммлер”. Он казался смущенным оттого, что другие подсудимые вышли из зала заседаний, даже не удостоив его взглядом. Во время обеда фон Папен возмущался поведением “толстяка”, имевшего наглость диктовать ему, что он должен сказать, чтобы скрыть виновность нацистов. Шпеер, Фриче и фон Ширах смеялись тому, что лицемерие Геринга и его попытки диктовать свою волю вызвали негодование даже у застенчивого дипломата фон Папена. […] В другой комнате для приема пищи Кейтель и Франк говорили о том, как Гитлер изменил славным традициям вермахта». Решительно, «единый фронт» защиты памяти фюрера трещал буквально на глазах…
Вскоре этому «фронту» суждено было рассыпаться. Заканчивая давать показания 18 июня, фон Папен рассказал о демаршах, которые предпринимал в целях прекращения войны, а также о своих связях с участниками заговора 20 июля, которые планировали сделать его министром иностранных дел после устранения Гитлера. О самом Гитлере он сказал следующее: «Развязывание войны было самым большим преступлением и самым большим безумием Гитлера». И еще: «Гитлер – самый крупный преступник, которого я когда-либо встречал!» Для Геринга это было как удар ножом в сердце, и он вертелся на скамье, бормоча: «Лжец!», «Предатель!», «Подлец!», «Это совершенно не так!» Фон Папен не обращал на него внимания, а огорченный Геринг стал всем своим видом демонстрировать, что происходящее больше его не интересует[729]. Но это продолжалось недолго, потому что вскоре Альберт Шпеер нанес ему чувствительный укол…
Утром 19 июня бывший министр вооружений и главный архитектор рейха начал свои показания с поразительного заявления, что он был одним из самых близких друзей Гитлера. В дальнейшем же его ответы на вопросы превратились в обвинительную речь, которая в течение трех дней держала в напряжении скамью подсудимых. Шпеер, в частности, сказал: «В марте 1945 года я понял, что Гитлер просто-напросто хотел уничтожить все жизненные запасы населения… Он считал, что поражение было следствием того, что войну проиграл немецкий народ, но при этом он никогда не ставил под сомнение свое руководство им…»
После чего включил себя в когорту тех, кто планировал ликвидировать фюрера: «В феврале 1945 года я попросил, чтобы мне доставили новый отравляющий газ для уничтожения Гитлера, Бормана и Геббельса».
Потом Шпеер сказал, что принимал все меры для того, чтобы не выполнять приказы Гитлера, срывая подрыв заводов и уничтожение мостов на пути продвижения американцев с запада. К этому он добавил, особенно поразив Геринга: «Немецкий народ остался преданным Гитлеру до самого конца, но Гитлер сознательно предал его, стремясь навсегда бросить его в бездну».
