Главе Телецентра уже не стыдно. Давно.
«Бульдозер» в суде не появился. Пришлось бы ему про расписку признаваться. В том, что официально заявил — не имеет к нам ни финансовых, ни юридических претензий за произошедшее 18 марта.
Сам же её написал. Сам нам выдал: «…гарантирую отсутствие уголовных и финансовых претензий со стороны ТТЦ и других органов…»
Его же никто не душил, не заставлял её писать. Не просил никто! Сам!
Если бы имел мужество пришёл бы. Рассказал бы про разговор с Олегом в мае — после чего и появился этот иск. Имей мужество признаться, что весь этот суд — банальная месть.
Интересно, помнит про свои слова у себя в кабинете?
«Я даю вам мужское слово. Во-первых, я же дал вам расписку. А во-вторых, я же мужчина!»
Помнит? Мужчина?
«Мы же все мужики тут. Это вам не Первый канал!»
Сам добровольно писал. По собственной воле говорил.
А ещё бы официально разъяснил — почему на 13-м этаже Телецентра (АСК-1) находятся рабочие места, редакции, кабинеты; почему он сдаёт эту площадь в аренду Первому каналу. Это же технический этаж. Там запрещено работать — разрешено использовать исключительно для обслуживания, для обеспечения жизнедеятельности здания.
Страшно, урод?
Судья Куприянова скучает. Даже не слушает, что происходит в зале. Постоянно что-то чертит на бумажке перед собой. Вялой ручкой. Иногда, «проснувшись», начинает часто-часто кивать головой — противоположной стороне. Например, услышав словосочетание «муляжи канистры».
Думаю, если бы противник заявил — дескать, 18 марта в нашей редакции в «закутке» — в маленьком техническом помещении у комнаты для «летучек» — «при нас» была обнаружена группа боевиков из организации «Тигры Освобождения Тамил-Илама», она не удивилась бы. И продолжила бы апатично что-то чертить или рисовать на бумажке.
Как же тяжело человеку заниматься нелюбимым делом!..
Здесь всё — абсурд! Даже наша защита. Они цепляются к юридическим нюансам? И мы будем делать то же самое. Был такой совет нам от юристов: «Всё отрицайте». Не признаём ни про баррикады, ни про угрозу самосожжения.
Ни про заявление для прессы.
Была, дескать, обычная голодовка на рабочем месте. Акция протеста.
Это наша защита.
Командир Евгений Владимирович Поповичев кокетничает с нами. Как барышня. А сам дал согласие на привлечение 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве к суду в качестве третьего лица.
В перерыве судебного заседания улыбается нам, шутит. Заводит разговор. Советы даёт. Утешает.
Старается.
Не могу понять…
Нет, он не Иуда — не тянет. Это такая модная современная привычка — неспособность ни на настоящую, прямую, добротную подлость, ни на абсолютную, твёрдую порядочность. «Коли уж подличать, так уж подличать до конца, лишь бы выиграть». Пуговица. Бижутерия. Производственный брак.
Как я ошибался. Думал, настоящий офицер! А оказался сапог сапогом — готовым чтобы его использовали. Да хотя бы в качестве сапога. На грязную портянку.
Но! доволен самим собой. А как же! Упивается собой в Системе…
Утром, до начала заседания это было. >Полковник сделал движение в мою сторону. Но я кивнул стоящему рядом с ним юристу 5 полка и отвернулся.
А Олег здоровается. Протягивает ему руку.
Много чести.
За руку.
С человеком, согласившимся отдать честь.
Много чести.
— Ну, что? — поддеваю его в перерыве. — Вы уже дружите с Шубиным? Испарились Ваши с ним мировоззренческие разногласия. Дружба навеки? Иерархическая гармония? Служба?
Но таких разве проймешь?
А, может, полковник милиции не понял — о чём я. Сапог сапогом.
На грязную портянку.
На судебном заседании спрашиваю — что означает «сотрудники милиции дополнительно задействованы для охраны»? А Поповичев — мол, это о том, что его подчинённые просто задержались на смене-дежурстве. И в ответ на мой наводящий вопрос сам добавляет — мол, это такая работа у милиции — обычно не оплачиваемая — да и армии, говорит, никто не станет платить за её собственную работу. За рядовую, естественную деятельность.
Потом этот субъект признаёт — знал, что бензина у нас не было. Но, отвечая на своевременный вопрос-предостережение Куприяновой, начинает путаться — оказывается, 125 сотрудников пытались спасти наши с Олегом жизни, потому что «они точно готовились совершить самосожжение».
Ладно. Что с него взять…
Интересный вопрос. Если всё, что происходило 18 марта — это, как сказано в иске, «угроза террористического акта», «преступные посягательства» и «незаконная акция протеста граждан Пташкина О.П. и Мирзоева», почему же нас не привлекли ни к одному из видов ответственности — ни к административной, ни уголовной? В таком случае и можно было бы выдвигать материальные или гражданские претензии.
Не было ни акта правонарушения, ни даже акта осмотра помещения! Ну, этот-то, последний, могли сделать?!
Вопрос!
Противоположной стороне.
Молчат.
И представитель ФГУП «ТТЦ «Останкино»» Светлана Бесфамильная.
И командир 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве Евгений Поповичев.
И замначальника Управления безопасности ТТЦ Александр Потапов.
И федеральный судья Головинского районного суда города Москвы Елена Куприянова на этот вопрос недовольно покашливает. Вяло. Чахло. Но недовольство обозначено.
Бедные. Никак не могут доказать — как были «дополнительно задействованы» эти 125 сотрудников. Столько милиционеров-то в Останкино одновременно никогда не присутствует. Никто такого количества не заметил. Приглашённые нами свидетели — не видели.
По рассказам противоположной стороны получается, что весь Телецентр прекратил работу. Все въезды и выезды были перекрыты. На каждом этаже находились вооружённые автоматами подчинённые Поповичева.
В конце концов, выясняется, что людей даже с одного этажа — с 13-го — не смогли нормально эвакуировать. Свидетели подтверждают.
Вот что они будут делать, если реальная угроза Телецентру будет?
По их версии «режим ЧС» продолжался пять с половиной часов. И это очень важно доказать противоположной стороне. Потому что сумма убытков в 111755, 10 рублей рассчитана из этого времени. Стоимость часа услуг одного милиционера — 159 рублей 50 копеек, офицера — 171 рубль 81 копейка.
Но это цифра — 5, 5 часов — ну, никак не складывалась.
В 8:30 местное руководство узнало про акцию. Ещё полчаса все ковыряли в носу и чесали затылки — это нормальная, естественная реакция любых «силовиков». Потом они приступают к тому, что в рапортах называется «предприняты меры по проверке поступившей информации». Как рассказывали коллеги из Останкино, 18 марта это выглядело так: несколько милиционеров носились по Телецентру, выбегали на улицу — говорят, один из них минут двадцать что-то искал в Останкинском пруду, а потом стал бегать вокруг него — и приставали к сотрудникам, к прохожим со следующими вопросами: «Людей с бензином не видели?», «Из ваших коллег, друзей или близких кто-то голодовку объявлял?», «Почему ты на меня так странно посмотрел?», «А у вас в комнате есть запас воды?», «Ты поддерживаешь Лимонова[172]! Я тебя знаю!», «Вы тоже пришли на демонстрацию?», «Идите домой. Останкино гореть будет!», «А вы можете мне помочь посмотреть на (!) интернет, а?»
