Никогда!
Говорят — такая оплата была впервые.
В нашем случае!
Говорят — на этом настоял сам Шубин.
Надавил на Поповичева.
Говорят — сам высчитывал и думал, иск на какую сумму нам предъявить.
А до этого — ни разу!
Звонящие подтверждают мои предположения. Это уже не подозрения.
Правда, оправдывают командира 5 полка милиции УВО при ГУВД по г. Москве…
— Спасибо за помощь, — говорю каждому из звонящих.
Удивляюсь, но благодарю.
А они всё говорят. Говорят.
И это не первый слив негатива. Сами выясняют номер моего телефона и звонят.
— Да достал этот урод! — догадываются о мучащем меня вопросе. — Лишь бы вы выиграли дело. Пусть Ему будет ещё хуже. Побесится пусть. Достал уже!
Вот сила ненависти!
Мурашки по телу.
Лишь бы как-то отомстить своему шефу.
«Достал уже!»
Шубин доиграется — подчинённые либо его сдадут, либо отравят.
Либо заколют.
Либо придушат.
Во время сна.
В его огромном кресле.
Как средневекового деспота…
Говорю об этой новой информации на суде после перерыва.
Бесфамильная ахает. Всплеснула руками:
— Ваша честь… Ваша честь…
Ну? Ты тоже знала? Ну? Ничего. Просто: «Ваша честь! Ваша честь!» То есть так она к Куприяновой взывает.
А судья не слышит. Что-то выводит на бумажке перед собой. Отвлечённо. Ни на нас, ни на неё — ни на кого не обращает внимания. Скучно ей с нами. Тут. Продолжает своё занятие. Интересное…
Иногда смотрит на присутствующих непонимающим взглядом. Несколько раз прикрывает глаза. На пару минут. Правосудие дремлет. Порой пробуждается и кричит. В нашу сторону. В основном — на меня. «Ответчик Мирзоев отвечайте!» Говорит плеоназмом. Олег перебивает Бесфамильную — иронизирует, острит. Ну, трудно сдержаться. А Куприянова на меня: «Ответчик Мирзоев, что у Вас там творится?» И снова погружается в дремоту-мечты. И продолжает что-то рисовать у себя.
У меня желание — подбежать к ней и вырвать листок. И показать всем. Как минимум — если удастся — просто заглянуть в него. И громко поведать всем. «Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом». Может, она — художник. Что-то доброе рисует — сердечное. Ну, сердечки. Пронзённые стрелами. Ну, не стиральную же машину. А, может, нас? В карикатурном виде? Шаржики? Для альбома?.. Нет, не похожа она на художника. Слишком сухая, вялая, апатичная. Думаю, в крестики-нолики играет. Увлечённо играет. Это ей интересно.
Вот вопрос у меня. Оплатил Телецентр. Так? Это дошло до милиционеров? «Дополнительно задействованных для охраны…» А?
Оказывается, не дошло.
Звоню знакомому сотруднику 5 полка: «Вам что-то оплачивали за т. н. допработу 18 марта?» Говорит: «Мне — ничего».
Удивляюсь:
— Ну, вот — по их документам — заплатили в июле. Летом была какая-то надбавка? Премия? Там немного. Но всё же.
— Нет! Мы бы заметили! Немного!
— Ну, хотя бы в августе?
А он:
— Давай, я тут у коллег поспрашиваю и перезвоню.
Проходит больше часа. Никому ничего не платили. У кого знакомый ни спрашивал, не знают.
И выпытывает:
— Народ интересуется — когда ждать премии, Эльхан? Ну, когда? Что им говорить?
Это он — у меня. По телу растекается злорадное чувство удовлетворения — теперь они начнут доставать своё начальство: «Это вы у Поповичева потребуйте».
Весело! «Нам ничего не оплачивали!»
А где деньги?
ТТЦ ведь заплатил…
Сообщество странных людей.
Сотрудники российских судов.
Судьи, секретари…
А ещё те, кто работают в канцеляриях, архивах, экспедициях.
Почему среди них так много женщин?
Особенно секретари. Из этой среды обычно и назначают судей. Таких, как Дорохина, Куприянова. Федеральных судей. Наделяют властью.
Это же особый подвид женщин. Хамство. Высокомерие. Тупость. Напряжённые лица, сжатые кулачки, тонкие натуженные губы.
Что вы хотите от женщины, которая носит кожаные штаны — в Головинском суде таких много; крик местной моды. Может её никто не любил? Если женщина носит кожаные штаны — то либо её никто не любит, либо её любит какой-нибудь поклонник рока, который тоже носит кожаные штаны. Смотришь — вот идут две пары кожаных штанов. Либо же она феминистка и обозлена на весь мир, потому что её никто не любит.
Почему эти секретари суда так меняются в рабочее время? Я вот дружил с одной, скажем, девушкой. Она работала в одном московском суде. Нежная женщина. Осипа Мандельштама любила. Вернее, читала. Думала, что любила…
Но нежная женщина. А вот на работе превращалась в стерву. Не пойму — почему так? Говорила, ей нравится быть ею. Стервою. Спорил с нею. Ругался. Прекратил с ней дружить. Ну, общаться.
А недавно узнал — назначили её судьёй.
Дааа.
Да, она кроме Мандельштама ничего не знала. Рассказывал ей много о литературе. А она не понимала. Например, про Пер Гюнта, про Сольвейг. Героев гения-норвежца Генрика Ибсена. Рассказывал ей, это история о трагедии современных людей — без внутреннего стержня, приспособленцев, поповичевых, мирончуков. Это о нашей жизни. О том, что в погоне за призрачными ценностями, ложными ориентирами человек грешит, ошибается, делает преступления. Готов на них. Согласен на них.
Ради призрачных ценностей.
Но главное — теряет себя, становится серой мышкой. Винтиком. Слабым. Хрупким. Губит зря свою страстность.
И о том, что у каждого должен быть шанс на прощение. Счастье, если тебя ждёт своя Сольвейг. Объяснял ей, что это гуманистическое произведение. Очень гуманистическое…
А она, как баран, на меня смотрит. Не понимает. Говорит: «Ну и дурак Пер Гюнт, что изъедал себя — будь доволен собой или будь собой». Даже не стала задумываться: «Конечно, восхищайся собой. Дурак он, — говорит, — и Ибсен твой дурак! Конечно, что спрашивать?! Что он парился?! Будь доволен! Кайфуй!» И ещё: «Не парься! А эта Сольвейг — дура, что столько лет ждала этого парня. Не парься!» И мне: «Не парься, Эльхан! Не пойму я тебя!»
Гуманизм. А стала судьёй. Говорит, Мандельштам — настоящий еврейский поэт, потому, дескать, и люблю его. А сама своего отчества стыдилась.
Прекратил с ней дружить. Ну, общаться.
Зато стала судьёй.
Специализируется на уголовных делах.
Наделили правом казнить и миловать…
И тут, в Головинском районном суде-цирке, секретарь Куприяновой Моисеева Лидия Евгеньевна. Сама себя наделила полномочиями ментора — поучать, высказывать суждения.
Пришёл к ней, требую решение — мотивировочное — суда выдать на руки. Почему, говорю, так долго не готово. Спокойно разговариваю, не улыбаюсь — за что?! — не рассыпаюсь в комплементах. Спокойно. Своим правом хочу воспользоваться — получить на руки полное решение суда.
