Я долго колебался открыть тебе всю истину, но после того, как твоя матушка и обе сестры убедили меня это сделать, я решился. Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше: накануне эры покушений. Поверь мне: если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, которых у меня нет, — и в этом ты уже убедился и ее величество тоже, — а только ради надежды и упования спасти тебя и твой престол и нашу дорогую родину от самых тяжких и непоправимых последствий».
К этому документу и его автору можно по-разному относиться. Да, возможно, Николай Михайлович — масон, содомит и вообще личность крайне неприятная, но все равно — что скажешь в ответ на его строки? Что возразишь, особенно если иметь в виду весь последующий ход событий?
Государь не стал скрывать этого письма-нотации, показал его Царице и получил отповедь с другой стороны: «Я прочла письмо Николая с полным отвращением <…> ты, моя любовь, слишком добр, и мил, и мягок — такого человека надо держать в страхе перед тобой: он и Николаша — величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин и Сергея… Душка моя, ты должен заступиться за меня ради тебя и Бэби. Если бы у нас не было Его, все бы давно было кончено — я в этом совершенно убеждена».
Как вспоминал Спиридович, царица прочитала письмо Великого Князя Распутину. «"Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, как брат Милюков, как все братья зла…" — ответил тот. И Распутину Императрица продолжала верить до его последних дней, призывая к такой же вере и своего супруга».
В октябре 1916 года в Петроград приехал известный оптинский старец Анатолий, некогда бывший келейником старца Амвросия. Существует предположение, что этот приезд не был случайным: Государыне хотели представить старца подлинного и отвратить ее от Распутина.
«Помню неудачную попытку повлиять на лиц, ослепленных страшным мужиком, через оптинского старца Анатолия, привезенного для этого в Петербург», — вспоминал С. Фудель.
Иначе расценили приезд старца Анатолия авторы статьи, опубликованной в альманахе «Жизнь вечная» в августе 1996 года.
«Приезд Старца Анатолия Оптинского в Северную столицу некоторые люди, стоявшие близко к Государю Николаю Второму, пытались использовать, чтобы удалить от Царской Семьи Старца Григория Ефимовича Распутина, противопоставив оптинскому Старцу друга Царя.
Однако Преподобный Анатолий не пошел на это. Он дал ясно понять, что удаление Распутина от Государя есть дело невозможное и преступное, так как на это не было Божьей воли.
После закладки часовни Шамординского подворья Старец Анатолий вернулся в Оптину пустынь».
Правда это или нет, сказать трудно, но едва ли старец Анатолий увидел в Григории Распутине подвижника. Скорее — убедился в бесплодности каких-либо разговоров. Тем не менее разнообразных и подлинных и легендарных историй о том, как Распутина пытались остановить вплоть до его последнего земного дня, существует немало. Одна из них приводится в книге Ф. В. Винберга «Крестный путь». Ее сочувственно цитирует «распутинец» князь Жевахов, на которого очень любят ссылаться нынешние распутинские апологеты, но этот сюжет они пропускают либо сильно урезают, по всей вероятности, как не укладывающийся в необходимые стандарты. Нижеследующая история, рассказанная Винбергом, скорее всего от начала до конца вымышлена, но, как известно, сказка — ложь, да в ней намек.
«…Одна из русских женщин, горячая патриотка, старая писательница, владевшая многими тайнами масонства, за что вытерпела немало мук и горя в своей жизни, решилась ехать прямо к Распутину и ребром поставить ему вопрос: знает ли он, какой вред приносит России. По странной случайности, день ее поездки совпал с днем 16 декабря 1916 года, т.е. кануном убийства Григория Распутина. В ее лице, как будто бы, Бог посылал Распутину последнее предостережение, которому не суждено было, однако, изменить уже окончательно преднаметившегося хода событий.
Дверь у Распутина, на ее звонок, отворил какой-то полковник, встретивший ее вопросом: "Вам что угодно, сударыня?"
"Могу ли я видеть Григория Ефимовича Распутина?"
"Батюшки нет дома, и вообще он никого не принимает".
"Нет правил без исключения, полковник… Быть может, ваше 'нет дома' означает, что он именно дома… Тогда разрешите уже вас просить передать ему мою карточку. Если господина Распутина, действительно, нет, то очень жаль, но ничего не поделаешь, в другой раз я уже не приеду: тащиться же мне Бог весть откуда… Однако, удовлетворите, полковник, любопытство старухи: почему назвали вы Распутина 'батюшкой'? Что он — священник, диакон, монах, или, может быть, ваш beau pere?"
"Григория Ефимовича все так называют"…
"Как вам не стыдно, полковник, что же у вас за стадное чувство такое. Ну, назвали бы его Григорием Ефимовичем или просто Распутин, а то вдруг — батюшка!.."
Полковник смешался и, растерянно теребя в руке карточку посетительницы, вдруг неожиданно спросил:
"А как прикажете доложить о вас Григорию Ефимовичу?"
"Голубчик, у вас в руках моя карточка… И, ради Бога, ничего не докладывайте, а просто передайте или… прочтите эту карточку".
Полковник ушел, попросив ее пройти в гостиную.
Там находилось несколько дам, из которых две между собою непринужденно болтали по-французски…
Через несколько минут в комнату вошел Распутин. При входе его все, сидевшие дамы, кроме вновь прибывшей, встали, бросились к нему, стараясь поцеловать у него руки и… концы вышитой рубахи, в которой он был.
Досадливо от них отмахнувшись, Распутин подошел к писательнице и, заложив руки за пояс, спросил:
"Это ты, матушка, хотела видеть меня? Что тебе надо-ть?"
Ничего не ответила ему посетительница, а только долгим и пристальным взглядом посмотрела на него, точно желая проникнуть в душу… Говорят, Распутин обладал магическим, удивительным взглядом; но когда глаза его встретились с глазами этой маленькой старушки, он не выдержал и потупился.
"Что это ты на меня смотришь так!.. Как-то особенно", — пробормотал он.
В это время он услышал ее голос:
"Я пришла задать вам несколько вопросов, Григорий Ефимович. До этого нам встречаться не приходилось; после этой встречи — вряд ли когда увидимся. Про вас я очень много слышала, ничего доброго, но много плохого… Вы должны ответить мне, как священнику на духу: отдаете ли вы себе отчет, как вы вредите России? Знаете ли вы, что вы — лишь слепая игрушка в чужих руках, и в каких именно?"
"Ой, барыня, никто еще и никогда со мною таким тоном не говаривал… Что ж вам на эти вопросы отвечать?"
