ЦК, мы сказали «да», только потому, что вы здесь, мы своего мнения не изменим. Они сказали, что сейчас они расправляются с кадетами и белогвардейцами, а через неделю всех арестуют и о легальной работе не может быть речи. Это заставило работать нелегально»
10.
На счет того, что сражались только левоэсеровские дружины, Майоров, конечно, был не прав. Хотя и не так, чтобы слишком, учитывая, что одной из главных сил сопротивления Народной армии являлся сводный отряд Г.Д. Гая, состоявший в основном именно из левоэсеровских дружинников, да и в саму Казань при её отбитии первой вошла Юго-Камская дружина эсеров-максималистов во главе с политкомом В.Н. Редькиным. С середины августа эта дружина действовала в составе группы войск П.И. Мильке, затем с 1 сентября – в Правой Арской группе войск под командованием В.М. Азина. 31 августа в бою под Казанью пал комиссар Юго-Камской дружины М.Н. Алексеев. После занятия Казани личный состав дружин получил в качестве наградных от Азина свыше 70000 рублей.
Как известно, во время боев под Казанью, председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий находился там в течение нескольких недель, о чем сам подробно рассказал в главе «Месяц в Свияжске» в своих мемуарах «Моя жизнь»11. Сводивший собственные счеты с левыми эсерами П.Г. Смидович (задержанный ими в Москве 6 июля, будучи председателем Моссовета), в это время являлся начальником снабжения 5-й армии и председателем фронтового трибунала. С июля по ноябрь в Казанской губернии в качестве члена РВС Восточного фронта и председателя фронтовой ЧК, созданной взамен Казанской губЧК, находился член коллегии ВЧК М.Я. Лацис.
Как вспоминала в этой связи небезызвестная по революционной работе в Казани чекистка В.П. Брауде:
«я продолжала работать на секретной работе у тов. Лациса, знавшего меня лично по совместному пребыванию в 1916 г. в Иркутской ссылке. В июле 1918 г. я через газеты вышла из партии левых эсеров и по заданию органов ВЧК работала по разложению партии левых с.-р.
Во время взятия Казани чехами и учредиловцами в августе 1918 г. я работала по назначению тов. Лациса в бюро пропусков в армии Восточного фронта на жел. – дор. станции Свияжск»12.
Однако левые эсеры после того, как Казань была отбита у сторонников Комуча, поначалу все же не были объявлены вне закона и находились, скорее, на полулегальном положении. Вот свидетельство Майорова:
«Когда большевики вступили в Казань, [то] предлагали [нам] занять некоторые места в комиссариате, но в виду того, что при своем вступлении в Казань [они] начали расправляться с местными гражданами, [мы] решили, что прилагать рук к такому кровавому делу партия не может и отвечать не может. Это побудило временно отказаться, заявить, что мы временно не можем приступить к работе. Затем мы заявили, что чиновниками у большевиков не будем, и пока за нами не будет масса, служить не будем. Смидович и Л<ацис> заявили, что мы дадим в губернии бой, а до тех пор не пустим. Надо сказать, что до сих пор, несмотря на то, что у нас есть талантливые левые с.-р., их не пускают [во власть]. Дружины, которые боролись самым отчаянным образом, как при взятии Казани, так и при отдаче, все-таки находятся в особо изолированном положении, доверия никакого нет. Только там, где крайне необходимы силы, их двигают, а большей частью [мы] отстранены. Вот каково положение было наше в отношении партии большевиков»13.
Тут стоит вспомнить, что действительно в ряде случаев правящая партия большевиков продолжала использовать авторитетных военачальников из числа левых эсеров (таких как В.И. Киквидзе, Г.Д. Гай), если они приносили ощутимую пользу на фронте. Почти в те же дни, когда Майоров выступал с докладом на левоэсеровском съезде, начдив Симбирской Железной дивизии Гай 13 октября 1918 г., выступая на общегородском собрании Самарской организации ПЛСР, произнес:
«Четыре месяца назад я вошел в партию и увидел, что товарищи по партии работали по организации боевой левоэсеровской дружины, которая быстро организовалась из идейных стойких борцов революции. Я был среди товарищей-дружинников и сражался бок о бок за счастье трудящихся». Комбриг Железной дивизии, левый эсер П.Ф. Устинов в свою очередь сказал: «Маленькая в начале дружина боевиков-дружинников нашей партии с каждым днем увеличивалась. <…> И сильным натиском дивизии взяты Казань, Симбирск, Буинск, Сенгилей, Ставрополь[-на-Волге], Сызрань и, наконец, Самара»14.
Далее Майоров перешел к анализу взаимоотношений большевиков с крестьянством и к вопросу о белом терроре, отметив:
«Что касается крестьянских масс, то они хлынули от большевиков благодаря их внутренней политике в отношении крестьянского класса, а она была такова, что, например, при организации комитетов бедноты товарищ председателя местного Совдепа расстрелял нескольких крестьян, когда они отказались организовать комитеты бедноты; когда не подчинились ему, то было объявлено, что Ч[истопольский] уезд не существует и закрыты все учреждения. Это вызвало ненависть к большевикам со стороны крестьян, но потом, когда увидели, что белогвардейцы стали еще сильнее расправляться, чем большевики, ибо за месяц в Казани было расстреляно 1700 человек, причем были расстреляны крестьяне, самые лучшие старые партийные работники (человек 50 по всем деревням, хотя и сейчас точно не знаем [сколько]), но самые лучшие работники схватывались на улице и расстреливались. Как только Казань была взята, крестьяне сейчас же вышли добровольческой дружиной, и пошли к Казани, некоторые попали как раз между белогвардейскими отрядами и были вырезаны, человек 200–300. Затем были карательные экспедиции по деревням. Между прочим, только теперь усилилось классовое сознание крестьян, сознание интересов Советской республики. Они сейчас мобилизуют свои регулярные войска очень охотно, мало того, что идут в Красную Армию, но они еще подвозят муку, картофель, хлеб фунтов по 20–30 на едока. В последнее время Красная армия относилась к крестьянам очень хорошо и представляла собой огромную военную силу и крестьяне ей помогали. Это не те ряды Красной армии, которые были до 4–5 съезда [Советов], это настоящие регулярные войсковые части, которым могло бы позавидовать русское правительство при Николае Втором; также очень хорошие и лошади. Отношение крестьян к Красной армии самое лучшее, несмотря на то, что много сел уничтожено прямо до основания, например, в Казанской губернии по берегу Волги почти ничего не осталось»15.
Майоров отделял отношение казанского крестьянства к Красной армии и к большевикам, заявив:
«Что касается отношения крестьян к большевикам, то оно [отрицательное] по-прежнему. <…> Крестьянство, несомненно, пойдет за левыми с.-р. в Казанской губ. И что бы не говорил Троцкий, тем не менее крестьяне целиком стоят за нашу партию и вынесли ожесточенную резолюцию против большевистского террора и в отношении их
