Тревога во Владивостоке оказалась поучительной репетицией, проверкой всего, над чем работали до хасанских боев. Затемнили город, рассредоточили по бухтам корабли, подтянули к Владивостоку истребительную авиацию, артиллерию ПВО, провели срочное погружение подводных лодок, сделали все, что было расписано на бумаге, и обнаружили много прорех. Слишком медленно для действительной войны, не слажено, не уплотнено так, как того требует серьезная опасность. Готовность не только вовремя переданный сигнал. Над ней еще предстояло работать - на тренировках в штабах, в частях, на кораблях. Война может быть еще не объявлена, но сигнал наивысшей степени действует, если достигнуто полное единомыслие на всех уровнях и взаимодействие, если каждый на берегу и на корабле знает, где его место, каковы его обязанности, что он должен прежде всего выполнить, конечно, и тысяча тренировок не создаст у человека абсолютное ощущение подлинного боя. Но подготовленность к бою, знание без прикрас реальности ожидаемого удара и противодействия ему поможет избежать первоначального шока, овладеть и управлять собой. Вера в то, что человек, даже испытав естественный страх, сможет его подавить и не подведет окружающих, придает силу. Главное, что он не один, знает, что на него надеются. Общность - вот что такое корабельный экипаж, она держится на глубоком сознании долга, товарищества и подчиненности, а подчиненность - на вере в то, что старший и сам смел, разумен, опытен, знает, как лучше поступать, способен в трудную минуту сам быстро решать и взять на себя ответственность, озабочен не личной судьбой, а успехом дела. Не эффекта же ради в уставе флота всегда присутствовала и есть первооснова дисциплины: командир уходит с тонущего корабля последним. Такому командиру подчиняются беспрекословно. Когда такой общностью и ответственностью проникнут весь флот, он способен быстро перейти в наивысшую готовность.
Осенью на причале в Золотом Роге Кузнецов встречал гидрографические суда "Полярный" и "Партизан". Построенные в Ленинграде, они прошли почти вокруг света через Атлантику и Тихий океан. О боях на Хасане команды узнали только в Панамском канале, когда в параллельном шлюзе на встречном пароходе японцы воинственно закричали "банзай!", увидев советский военно-морской флаг. Отрядом командовал давний товарищ, почти сверстник Кузнецова Лев Анатольевич Владимирский. Когда-то за крейсером, на котором находился комфлот Кожанов, шли по Черному морю в ненастье сторожевики. Было страшно смотреть с крейсера, как они кувыркаются на волне. Почти все командиры запросили у комфлота разрешения вернуться в базу.
До конца выдержал только сторожевик "Шторм". Кожанов, не браня остальных, выделил в поучение и пример флоту искусность командира "Шторма" Владимирского. "Фанатик моря" - с ним прошли через тайфуны и циклоны разных широт восемнадцать слушателей высших штурманских классов, среди них и лейтенант Петров-второй. Кузнецов беседовал с лейтенантами об Испании и Хасане. Больше всего рассказывал о Тихом океане - и как тут интересно, увлекательно служить, и как трудно. Какой простор для моряка, сколько кругом чудес. Ему было жаль отпускать лейтенантов на Запад. Словно заманивая, он даже сообщил, что тральщик "Пластун", всего-навсего рыболовецкий траулер в прошлом, наплавал тут за год не меньше, чем они, пройдя вокруг света. Но что поделаешь, лейтенантам полагалось завершить кругосветку по железной дороге и вернуться в Ленинград.
Вступали в строй новые эсминцы, подводные корабли. Дорог каждый знающий офицер. Приходилось осваивать корабли, рискуя, плавая в любую погоду. А были на флоте люди, не только не понимающие, что нельзя стать моряком, не плавая в любую погоду, не желающие в это вникать. О таких людях писал известный подводник-северянин Иван Александрович Колышкин: они додумались до запрета даже погружений, предлагая подводникам учиться этому, не погружаясь, а имитируя погружение. Любой риск они объявляли вне закона, ошибку, допущенную по неопытности, превращали в чрезвычайное происшествие, внушая молодым морякам еще до боя страх, но не перед опасностью, а перед ответственностью. Кузнецов понимал, насколько опасен такой страх для психологии будущего командира, который должен уметь решать, рисковать, брать на себя полную ответственность, вдохновляя тем самым подчиненных. Рассуждая о влиянии нравственного элемента на успех боя, адмирал Макаров на примерах истории доказывал, как губительно "клеймить печатью позора часть своих капитанов, еще не успевших ни в чем провиниться", как подозрительность уничтожает "взаимное доверие и уважение капитанов между собой" и подрывает "вконец ту связь, какая могла существовать между судами".
Случилась в ту осень у подводников "черная пятидневка". Неопытные лейтенанты при перешвартовках свернули на трех "щуках" форштевни. "Кривоносые", - нарекли их тут же флотские острословы. Носы у "щук" действительно стали кривыми, что, кстати, было их конструктивной слабостью. Но подводникам стало вскоре не до шуток. Переполох, звонки, наверняка куда-то полетели телеграммы, можно ждать запросов: какие приняты меры? Какие могут быть приняты меры? Прежде всего надо разобраться: давно ли командуют, чему учили, в чем были ошибки? Лейтенанты выгораживали себя, как могли, один даже пытался свалить свой грех на подчиненного. Комфлот переговорил с командиром бригады, никто не знал о чем, но разбор в переполненном зале клуба комбриг делал спокойно, доказательно и строго. На разборе присутствовал и комфлот. Он слушал, глядя в зал, понял, что беда не только в необученности, но, главное, в страхе перед возможным жестоким наказанием. Он уже слышал подсказки: "Вредительство!", "Снять!", "Судить!" Не выдержал и спросил одного подсказчика: "А кораблем будете вы командовать?" Нет, не судить, а есть что обсудить. Взяв слово, комфлот сказал, какой нанесен ущерб делу по легкомыслию, невнимательности и неумению самих командиров и плохо ими обученных подчиненных. Но упор сделал на правдивость, на щепетильную честность каждого командира перед собой, перед старшими начальниками и особо перед подчиненными. Он рассказал, как, будучи еще неопытным командиром крейсера, погнул винт о бридель, становясь на бочку вблизи Северной стороны Севастополя. Молодой, не лишенный морского самолюбия, он собрал экипаж и признал: "В аварии виновен только я. Но нам надо вместе подумать, как быстрее ввести крейсер в строй". И за ночь люди сделали, казалось, невозможное: когда на берегу, как обычно, появились к утру севастопольцы, крейсер в полном порядке стоял на якорях. Ради этого многие за ночь ни на минуту не сомкнули глаз. "Думаете, мой авторитет после этого упал? обращаясь к залу, спросил комфлот. - Нет. Он укрепился". Такой поворот разбора стал для молодых командиров, будущих героев войны и флагманов океанского флота, на всю жизнь примером, как, ценя и уважая людей, требовать от них порядочности.
