В годы войны Бердяев редко бывал в Париже – никаких публичных лекций и докладов, если это хоть как-то отдаленно имело отношение к властям или немцам, быть просто не могло. Но работал он много, по воскресеньям в его доме собирались патриотически настроенные русские, самые главные и важные доклады читались именно там.
Во время трагических событий в Европе, когда бомбардировки, убийства, аресты, концентрационные лагеря стали обыденностью, Николай Александрович, размышляя о зле, страданиях, аде, вечности, переживал состояние «богооставленности», его все больше беспокоит предчувствие близкой смерти. Осенью 1942 года у него обострились боли в брюшной полости. Амбулатории в то время были редкостью, но философа госпитализировали, сделали операцию. Первые дни после операции он просил не закрывать дверь в палату – боялся оставаться один. Николай Александрович пролежал в клинике шесть недель. Почувствовав себя немного лучше, он попросил принести ему «Былое и думы» Герцена. Болезнь отпускала, но предчувствие близкой смерти не проходило, и никак не отражаясь на нем внешне, внутренне вынуждало его торопиться закончить начатые книги, систематизировать написанное.
В августе 1944 года германский гарнизон Парижа капитулировал. Это был еще не конец войны, но ее исход уже был ясен. Бердяев возвращался к общественной жизни. Первые дни освобождения Парижа оставили у философа тяжелые воспоминания – начались аресты и расправы над французами и эмигрантами, сотрудничавшими с немцами. Случалось, под арест попадали и ни в чем не повинные люди.
В феврале 1944 года умер П. Струве, а вскоре скончался и С. Булгаков. Тяжело заболела жена Бердяева, Лидия, прогрессирующий паралич горла доставлял ей большие страдания – дистрофия мускулов горла вела к затруднению речи, с каждым днем ей было все труднее глотать пищу. В конце сентября 1945 года Лидия Юдифовна скончалась. Незадолго до этого Николай Александрович сказал ей, что она была огромной духовной поддержкой в его жизни. В ответ Лидия написала ему – говорить уже не могла, – что останется для него такой поддержкой навсегда. Почти до самой смерти Лидия Юдифовна писала стихи. Она не была честолюбива, но Николай Александрович хотел издать стихи жены. После кончины Лидии он почувствовал, что смерть стала менее страшной, в ней уже было что-то родное.
* * *
В ноябре 1944 года Николай Бердяев выступил от Союза писателей с публичным докладом на тему «Русская и германская идея». Чтение происходило в помещении Союза русских патриотов и имело большой успех. В журнале «Русский патриот» Бердяев напечатал статью «Трансформация национализма и интернационализма», которая в очередной раз вызвала раздражение в некоторых кругах русской эмиграции.
В 1946 году на русском языке в издательстве «YMCA-press» вышла книга Николая Бердяева «Русская идея». Книга была встречена с огромным интересом. Ее прочли и друзья, и враги Бердяева, находя в ней ошибки, неточности и некоторые наивные рассуждения в области истории России; им восхищались и одновременно критиковали.
Бердяев считал, что наиболее полным выражением какого-либо национального типа является идея того или иного народа. «Русская идея» стала загадкой не только для иностранцев, но и для самих русских. Философ видел особый путь России. Ее географическое положение не позволяет находиться строго в рамках либо восточной, либо западной культуры. Этот факт стал одним из определяющих в национальном самосознании русского народа. Бердяев считал невозможным для России принять только западную или восточную модель развития. Россия, переболев противостоянием западников и славянофилов, должна совместить в себе одновременно и Запад, и Восток, и в этом состоянии прийти к новому качеству общества, сменив буржуазность. В то же время философ утверждал, что Россия должна преодолеть односторонность западноевропейской культуры с ее материализмом. Дух «русской идеи» более подвержен эмоциям, как это часто бывало у Бердяева, нежели логике. Это книга его настроений, переживаний. Указав на негативные стороны культуры Европы, мыслитель, противореча себе, утверждал, что Россия все же должна учиться у Запада и преодолеть отсталость, а уж после обратиться к своей миссии. Россия может стать собою, только соизмерив себя с Западом, не заимствуя все подряд, но и не отказываясь от достижений, прежде всего, индивидуализма.
У России есть призвание. Утверждая это, Бердяев ни в коей мере не стоял на позициях национализма, это всегда было чуждо ему. Он четко разделял понятия национализма и патриотизма. Философ считал, что у каждого народа есть свое призвание, и ХХ век потребует определения мирового призвания каждой нации с тем, чтобы объединить национальное сознание с мировым, универсальным.
В «Русской идее» философ выделил шесть основных этапов мировой истории. Первый – античный. Второй этап Бердяев связывал с судьбой еврейского народа, его сознанием мессианства. Третий – христианство, принесшее идею конца мира. Четвертый – эпоха Возрождения, время зарождения гуманизма, приведшего человека к отпадению от Бога. Пятый этап – Реформация, отрицавшая в противовес Ренессансу самостоятельность человека, утверждавшая полную его зависимость от Божественного Провидения. Шестой этап, по мнению Бердяева, был связан с социализмом. Именно в нем философ видел попытку осуществления царства Божия на земле. России, не прошедшей через несколько этапов, было суждено стать испытательной площадкой в осуществлении тоталитарно-социалистической идеи, в назидание всему человечеству. Эта страна, по мнению Бердяева, оказалось первой на пути к «Новому средневековью», к седьмому, грядущему этапу человеческой истории, в который должен произойти религиозно-социальный синтез. Философ приравнивал социализм с социальной справедливостью. Он просто не мог принять ни капитализм, ни буржуазность, поэтому из всех существующих вариантов выбирал социализм. В сравнении с буржуазностью Бердяев видел в социализме хотя бы сравнительную правду. Впрочем, социализм, каким его видели сами социалисты и коммунисты, не устраивал мыслителя. Истинным социализмом Бердяев считал движение за освобождение личности, а не всего угнетенного класса в целом.
После войны к Николаю Александровичу приходили люди из советского посольства. Он с интересом расспрашивал дипломатов о России. Его радовало, что там снова читают русскую литературу. Вместе с тем Николай Александрович огорчался, что он был известен во всем мире – Европе, Америке, Азии и Австралии, и только на его родине о нем почти ничего не знали. Вопрос о возможном возвращении в Россию был очень болезненным для философа. В 1946 году в одном из интервью он приветствовал возвращение русских эмигрантов на родину. Однажды он даже взял в руки бланк анкеты для реэмигранта. Но Николай Александрович понимал, что вернуться в страну, где нет свободы мысли, философу труднее, чем инженеру, врачу или экономисту.
