Я стал успокаивать женщину. Мне хотелось также выяснить, что произошло в гетто: ведь она была первым живым человеком, которого мы встретили с того времени, как попали в подвал на Волынской.
Женщина рассказала, что она с мужем и ребенком и еще с 40 евреями бежали из обнаруженного немцами бункера и прятались в уцелевшей части дома. Они надеялись, что немцы не обнаружат их нового убежища. Но немцы пришли и подожгли это еще не сгоревшее крыло. Пламя осветило все вокруг, и люди бросились бежать. Немцы открыли огонь по бегущим. Женщина бежала с ребенком на руках рядом с мужем. По дороге она потеряла мужа. Немецкая пуля размозжила голову ребенку. Женщина ничего уже не видела, поток бегущих увлекал ее, с мертвым ребенком на руках, за собой в соседние развалины. Где-то в развалинах она уронила трупик ребенка.
Из этих 40 евреев погибло больше половины. Остальные притаились в развалинах. Она тоже спряталась, дожидаясь наступления ночи. Женщина верила, что муж ее жив. Ночью она вышла искать его и трупик ребенка и наткнулась на гору трупов, среди них был и ее муж.
Больше женщина не могла ничего сказать: ни о положении в гетто, ни о том, что произошло на улице Мила, - и мы двинулись дальше в полном неведении.
Мы прошли несколько сот метров и вдруг увидели в развалинах мерцающий огонек. Казалось, что на земле в темной ночи горит свеча и пламя ее раздувается ветром, тo усиливаясь, то ослабевая. Мы пошли на огонек и увидели: на двух кирпичах стоит казанок, а под ним тлеют щепки. Кто-то варил пищу для бездомных евреев. Но кто? Мы стали искать этого "повара" и наткнулись на ведро с водой. Для нас это был клад. Если бы мы нашли драгоценности, мы не радовались бы так этому. С жадностью набросились на воду. Один, напившись, передавал ведро другому, и пока один пил, другие с нетерпением ждали своей очереди. Мы не могли оторваться от ведра, долгие дни и недели мы ждали возможности утолить жажду. Да и кто знает, когда она представится нам еще раз!
Напившись, мы почувствовали неприятный вкус во рту. И вдруг из какой-то дыры вылез еврей, хозяин этой "кухни". Он нес щепки для своего костра. Мы рассказали ему, что выпили всю воду из ведра. Он испугался: Оказалось, что мы пили помои. Он не мог понять, как это мы не почувствовали, что пьем. Жажда была так велика, что мы потеряли способность обоняния, всякая влага опьяняла нас. Еврей вынул из тайника кувшин воды и налил каждому по кружечке. Тут мы и почувствовали вкус настоящей воды, но эти несколько капель не могли уничтожить противного ощущения во рту. Мы поблагодарили хозяина и продолжали свой путь.
НА РАЗВАЛИНАХ БОЕВОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
Мы достигли своей цели, добрались до ул. Мила, 18. Но Мила, 18 уже не существовала. Еще издали мы увидели, что в наше отсутствие произошло что-то ужасное. Развалины, под которыми скрывался наш бункер, выглядели по-другому. Горы кирпича, камней, песка были сдвинуты со своих прежних мест. Дорожки, которые вели в бункер и о которых знали лишь члены боевой организации, были засыпаны. На месте, где стояли обычно наши часовые, не было никого. Мы несколько раз прокричали пароль, но никто не отозвался. Сначала мы решили, что заблудились, но потом поняли: место то же, но оно изменилось до неузнаваемости.
Мы спустились в бункер, облазили его весь и в одном углу увидели людей. Там были Тося Альтман, Михаэль Розенфельд, Иегуда Венгро-вер, Пнина и Менахем Бигельманы. И это все, кто уцелели из нашей боевой группы и жителей бункера на Мила, 18.
Для нас эта встреча была сильным потрясением.
Только сутки назад как мы вышли из бункера на выполнение боевого задания, только сутки назад у нас были друзья по борьбе, знакомые, просто евреи, был еще последний оплот организации - бункер на ул. Мила, 18. А теперь здесь одни развалины и погребенные под ними люди, с которыми мы вместе боролись и жили.
До сих пор нам давало силы жить сознание нашего единства, идея борьбы и сама борьба. Теперь, стоя темной ночью над могилами павших бойцов самого многочисленного подразделения нашей группы, окруженные врагами, непрерывно ведущими огонь по гетто и освещающими его ракетами, мы, последние свидетели ужасной трагедии, сознавали, что все кончено, и нет никакого смысла жить одинокими, забытыми и угнетенными в этом враждебном мире.
Мы отчетливо сознавали, что только случай спас нас: случайно мы трое неудачников не смогли прорваться тогда на углу Волынской и Заменгофа к товарищам на Миле, 18, и остались в живых, а те, кому мы тогда завидовали, погибли вместе со всеми обитателями бункера. И только один из них - Менахем Бигельман - остался с той кучкой людей, которые сидят в углу наполовину угоревшие.
На них наше появление подействовало как удар током. Они смотрели на нас, как на воскресших из мертвых. Наши товарищи, прорвавшиеся вчера обратно сказали, что мы погибли... Товарищи пытались что-то сказать. Их губы шевелились, но звуков не было слышно. Они задыхались, а у нас не было ни капли воды, чтобы помочь им.
Примерно, через полчаса после нас появились в подвале Цивья Любеткин, Марек Эдельман, Хаим Фрумер. Цивья и Хаим тоже случайно избежали смерти. Они задержались на ул. Францисканской, 22, где находился Марек Эдельман.
Все трое пережили то же, что и мы, увидев нас живыми. Мы все онемели, не находили слов, чтобы высказать то, что было у нас на сердце. Мы были рады встрече с тремя, самыми близкими товарищами, которые тоже случайно остались в живых.
От них мы узнали, что на Францисканской, 22, осталось еще несколько товарищей из разбитых немцами групп Дрор, Поалей Цион - левые, Гашомер Гацаир, Бунд (человек 30), и на Налевках, 37 остались еще две группы Дрор и одна Гашомер Гацаир.
Мы должны были привести в чувства угоревших друзей. Медикаментов у нас не было никаких. Мы просто вытащили их на воздух, тоже наполненный гарью и запахом трупов.
Те, кто очнулся, рассказали нам, как немцы напали на бункер.
8 мая немцы окружили бункер со всех сторон и взорвали все пять входов одновременно. Наши бойцы открыли по немцам огонь. Но защищаться было трудно, ибо не было ни одного выхода, по которому бойцы могли отступить и занять более удобные позиции. Сопротивление стало совершенно невозможным, когда немцы забросали подвал газовыми шашками. Когда положение стало безнадежным, Арье Вильнер стал призывать товарищей покончить жизнь самоубийством. Некоторые застрелились, другие приняли цианистый калий. Лютек Ротблат застрелил свою мать, потом себя. Берл Бройде, у которого была прострелена рука, просил товарищей застрелить его. Некоторые ребята не имели сил застрелиться и падали без сознания. И только немногие вышли из бункера и сдались немцам.
Несколько оставшихся в живых подползли к щели после ухода немцев, которые думали, что в бункере все погибли. Ребята глотнули немного свежего воздуха, и это спасло их от смерти.
