Радость, свалившаяся на нас как раз в тот момент, когда мы ждали смерти, повергла нас в растерянность. Мы отказывались верить в это чудо.
Казик и Ришек тут же раздали нам конфеты и лимоны. Мы, не очищая их, с нетерпением вгрызлись в них, как в яблоко, не чувствуя их кислоты.
Мы опьянели от счастья и забыли о голоде, жажде и физических мучениях. Мы как будто родились вновь на свет. Невероятность случившегося была так велика, что мы никак не могли понять: действительность это или только сон.
Когда мы немного пришли в себя, Казик и Ришек рассказали о том, что предпринимали наши посланцы на арийской стороне во главе с Ицхаком Цукерманом, чтобы организовать помощь еврейским повстанцам и всему гетто.
Встреча в канале - результат этой работы.
Казик по заданию боевой организации вышел из гетто вместе с Залманом Фридрихом в ночь с 29 на 30 апреля, в самый разгар восстания. Они должны были связаться с Ицхаком Цукерманом и организовать спасение оставшихся в живых бойцов, когда дальнейшая борьба станет невозможной.
Казик и Залман ночью спустились в канал на Мурановской и в тот же день пробрались на арийскую сторону - к нашим посланцам.
Казик рассказал, что уже больше недели наши товарищи ведут переговоры с представителями ППР, которые проявили понимание наших нужд и готовность помочь нам. Особенно благожелательно отнесся к нам деятель польского рабочего движения Костек ("Кшачек"), благодаря которому удалось организовать спасательную экспедицию в гетто.
Несколько дней бродит группа Казика по каналам, пытаясь пробраться в гетто, но безуспешно. И вот в ночь с 8 на 9 мая (как раз, когда мы спустились в канал) Казику удалось пробраться в гетто. Он бродил среди развалин, ходил по адресам наших явок и баз, но нигде никого не нашел. Он решил, что все погибли, и вновь спустился в канал. Он пересекал его по разным направлениям в надежде обнаружить кого-нибудь. К счастью, на обратном пути он нашел нас, когда мы уже не надеялись на спасение.
Казик сказал, что на арийской стороне товарищи ждут нас и, когда мы выйдем из канала, нас отвезут в приготовленные убежища. Нам, привыкшим к стольким бедам, вся эта картина казалась слишком радужной. Позднее мы убедились, что наши опасения не были напрасными. Казик рисовал нам все в таких светлых тонах, желая подбодрить нас, хотя и знал, что не все идет так гладко, как нам бы хотелось. Теперь у нас была надежда, и мы лишь горько сожалели о том, что спасители опоздали на день. Если бы чудо произошло днем раньше, можно было бы избежать трагедии на Миле, 18.
Мы рассказали посланцам с арийской стороны о том, что там произошло. Теперь мы решили разбиться на две группы: одна вернется в гетто с добрыми вестями и выведет в канал всех бойцов с Францисканской, 22, и остатки боевых групп Захарии Артштейна, Ицхака Блуштейна и Иосефа Фарбера с улицы Налевки, 37. Другая - выйдет к люку на улице Проста, где есть выход на арийскую сторону, и будет дожидаться остальных товарищей из гетто.
Дорога по каналу к люку на улице Проста была нелегкой и долгой, но мы терпеливо сносили все трудности, ибо знали: наши страдания не напрасны. Сознание того, что мы идем к цели, поддерживало нас.
Часа через два мы дошли до люка на улице Проста. Наш проводник закончил свою миссию и вместе с Казиком поднялся на поверхность. Мы остались ждать товарищей из гетто.
Ожидание было трудным. Не было никакой возможности дать отдых усталому телу. Мы лежали в грязи, согнувшись, прижавшись мокрыми, грузными телами друг к другу и дрожали от холода.
Около 11 утра начали подходить товарищи из гетто. Но пришли не все, так как утром нельзя было пробраться к улице Налевки, 37, и вывести сидевшую там группу. Пришли лишь товарищи с Францисканской, 22, у которых был прямой ход в канал. Вместе с бойцами пришла небольшая группа обитателей бункера. С товарищами пришли: Цивья Любеткин, Марек Эдельман, Гирш Берлинский, Исраэль Канал и другие.
Собралось около 60 человек. Все с нетерпением ожидали минуты избавления, но нас постигло разочарование. Товарищи, сторожившие люк на улице Проста, спустили нам записку, что днем подъехать к люку на машине небезопасно. Надо ждать ночи.
Снова лежать в грязи, в холоде, мучаясь от жажды и голода, - с этим трудно примириться. Но другого выхода нет.
Сейчас лишь полдень. Мы лежим, прижавшись друг к другу, не смея шевельнуться, молча считая минуты. С улицы доносятся до нас веселые голоса детей. Когда один кричал другому: "Монек" - нам казалось, что они открыли нашу тайну, знают, кто лежит здесь в канале и зовут кого-то из нас. Время от времени прохожие заслоняли отверстие в люке, и тогда тонкие лучики света исчезали совсем. Каждый шаг там, наверху, был для нас сигналом тревоги: надо затаить дыхание, чтобы не выдать своего присутствия здесь.
Время, оставшееся до ночи, мы решили использовать, чтобы еще раз попытаться спасти наших товарищей на Налевках 37.
Два наших товарища отправились обратно в гетто, чтобы попытаться добраться по каналу к бункеру на Налевках, но, пройдя большой отрезок пути, они вынуждены были вернуться. Немцы открыли шлюзы и затопили каналы. Вторая попытка спасти группу Захарии Артштейна, Ицхака Блуштейна и Иосифа Фарбера провалилась.
Долгожданная ночь пришла. Сознание того, что вот-вот нас спасут укрепляло наш дух. Еще часок-другой и весь этот кошмар будет позади, - успокаивали мы себя.
Но время шло, а наши спасители не приходили. Один из нас пробрался к отверстию люка и просунул в него записку, в которой мы умоляли вызволить нас поскорей, потому что больше не можем выдержать. Наш посыльный стоял у люка долго, но никто записки не взял. Мы знали, что на улице должны дежурить: Казик, Ришек или Тадек (Тувия Шейнгут), но сколько ни прислушивались, не услышали ничьих шагов: к люку никто не подошел.
И вдруг мы услышали шаги. Вновь вспыхнула надежда на спасение. Мы ждали, что крышка откроется, и нас выведут наверх. Вместо этого нам просунули письмо, в котором говорилось, что все улицы, примыкающие к Проста, заняты жандармами. Этой ночью выйти из канала нельзя.
Письмо это убило нас. Всех охватил ужас: мы знали, если мы не выйдем этой ночью, то нам предстоит еще один жуткий день ожидания, которого мы просто не сможем выдержать.
Мы снова просунули в отверстие записку. Мы просили вывести нас любой ценой, даже если придется вступить в бой с жандармами. Пусть большинство из нас погибнет в бою, но кто-то останется в живых. Мы готовы выйти сейчас, ибо нам нечего терять. Оставаться в канале значило обречь себя на верную смерть.
Но наши "арийские" товарищи не могли выполнить нашу просьбу, прежде всего, потому, что у них не было машины, на которой они могли бы нас увезти.
