– Я прочитаю вам, господа, доклад и предложенный проект публикации в «Правительственном вестнике».
И Лорис-Меликов прочитал эти документы, которые были восприняты по-разному, даже из тех, кто был сторонником реформ.
Затем выступил граф Строганов, который объявил доклад и его предложения вредными для Отечества и что принимать их ни в коем случае не следует. «Путь этот ведет к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России», – в заключение сказал богатейший граф Строганов.
Затем выступил председатель Совета министров граф Валуев:
– Мне было весьма неприятно высказываться в данный момент подробно и категорично, но я был обязан сказать мою личную правду. Предполагаемая мера очень далека от конституции. Она имеет целью справляться с мнением и взглядами людей, знающих более, чем мы, живущие в Петербурге, истинные потребности страны и ее населения, до крайности разнообразного. В пределах необъятной империи, под скипетром, вам Богом врученным, обитают многие племена, из которых каждое имеет неоспоримое право на то, чтобы верховной власти вашего величества были известны его нужды. Мы живем не в Московском царстве, а в Российской империи.
Вам, государь, небезызвестно, что я – давнишний автор, могу сказать, ветеран рассматриваемого предположения. Оно было сделано мною, в несколько иной только форме, в 1863 году, во время Польского восстания, и имело целью, между прочим, привлечь на сторону правительства всех благомыслящих людей. Покойный император, родитель вашего величества, изволил принять мое предположение милостиво, однако не признал своевременным дать ему тогда ход. Затем я возобновил свое ходатайство в 1866 году, но и на этот раз в Бозе почивший государь не соизволил пойти на осуществление предложенной мной меры. Наконец, в прошлом году я дозволил себе вновь представить покойному государю императору записку по настоящему предмету. Участь ее вашему величеству известна… Признано было опять-таки несвоевременным издать какое-либо другое законоположение о призыве представителей земства.
Из этого краткого очерка ваше императорское величество изволили усмотреть, что я постоянно держался одного и того же взгляда на настоящий вопрос. Я не изменю своих убеждений и теперь. Напротив того, я нахожу, что при настоящих обстоятельствах предлагаемая нам мера оказывается в особенности настоятельною и необходимою… Что же касается затронутого графом Строгановым вопроса о своевременности издать теперь же проектированное нами положение, то в этом отношении я воздерживаюсь от какого бы то ни было заявления. Ваше величество, будучи в сосредоточении дел и обстоятельств, без сомнения, будете сами наилучшим судьей того, следует и возможно ли в настоящую минуту предпринимать предлагаемую нам важную государственную меру.
Выступивший затем Дмитрий Милютин сказал несколько слов в поддержку предлагаемого проекта, разработанного графом Лорис-Меликовым:
– Находя невозможным входить в обсуждение дела по существу, я высказываю мое убеждение в необходимости новых законодательных мер для довершения великих реформ. Меры эти совершенно необходимы, и необходимы именно сейчас. Что касается до самого порядка ведения работ при содействии представителей земства, то я позволю себе напомнить, что подобная мера не составляет опасного нововведения, она практиковалась и прежде. Для предварительного обсуждения проектов крестьянских положений и других важнейших законов всякий раз, с соизволения покойного государя, приглашались люди практические, знакомые с местными интересами, и никаких неудобств от этого не замечалось. В последние годы Россия остановилась на пути своего развития, такое переходное, неопределенное положение во многом содействовало некоторым прискорбным явлениям; такое положение не может продолжаться. Россия ждет. Оставить это ожидание неудовлетворенным гораздо опаснее, чем предложенный призыв земских людей.
Министр почт Маков заявил, что предложенные меры – это ограничение самодержавия, министр финансов Абаза горячо поддержал предлагаемые меры: «Трон не может опираться исключительно на миллион штыков и армию чиновников».
Собравшиеся в кабинете Александра Третьего с нетерпением ждали выступления обер-прокурора Святейшего синода Константина Петровича Победоносцева (1827–1907), одни министры видели в нем жестокого консерватора, злого гения России, другие преклонялись перед ним за его образованность и широкую эрудицию, видели в нем ангела – спасителя России. Все знали о том, что Победоносцев был учителем цесаревича. Знали, что они переписывались… Александр Второй, подписывая указ о назначении Победоносцева на высокий пост, сказал цесаревичу, что он в его лице получит злейшего врага. Ничего хорошего и Милютин не ожидал от него.
– Ваше величество, – начал свою речь Константин Петрович, – я нахожусь в отчаянии. Приходится сказать: «Конец России»… Нам говорят, что для лучшей разработки законодательных проектов надо приглашать людей, знающих народную жизнь, нужно выслушивать экспертов. Против этого я ничего не сказал бы, если б хотел только сделать это. Эксперты вызывались и в прежние времена, но не так, как предполагается теперь. Нет, в России хотят ввести конституцию, и если не сразу, то, по крайней мере, сделать к ней первый шаг… И эту фальшь по иноземному образцу, для нас непригодную, хотят, к нашему несчастью, к нашей погибели, ввести и у нас. Россия сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем. Народ наш есть хранитель всех наших доблестей и добрых наших качеств; многому у него можно научиться. Так называемые представители земства только разобщают царя с народом. Между тем правительство должно радеть о народе, оно должно познать действительные его нужды, должно помогать ему справляться с безысходною часто нуждою. А вместо этого предлагают устроить говорильню, вроде французских Генеральных штатов. Мы и без того страдаем от говорилен, которые, под влиянием негодных, ничего не стоящих журналов, разжигают только народные страсти. Крестьянам дана свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса темных людей. Земские и городские общественные учреждения – говорильни, в которых не занимаются действительным делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самых важных государственных вопросах, вовсе не подлежащих ведению говорящих. И когда вам, государь, предлагают учредить, по иноземному образцу, новую, верховную говорильню, это ужасно. Теперь, когда прошло лишь несколько дней после совершения самого ужасного злодеяния, никогда не бывавшего на Руси, когда по ту сторону Невы, рукой подать отсюда, лежит в Петропавловском соборе непогребенный прах русского царя, все мы, от первого до последнего, должны каяться в том, что мы, в бездеятельности и апатии нашей, не сумели охранить праведника. На нас всех лежит клеймо несмываемого позора, павшего на Русскую землю. Все мы должны каяться!
