Ельцина, в шутку и всерьез, порой едко, порой с затаенным восхищением, называли «царем Борисом». Да, это был человек, родившийся с каким-то «царским геном» и сумевший развить его в течение жизни. Но если продолжать метафору, это был странный для России «царь». Царь из другой, плохо известной нам исторической эпохи, когда существовало, еще до появления имперских институтов власти, некое народное право, «вече», стремление граждан, имеющих право голоса, упорядочить жизненный хаос неким «словом», общественным договором. А не одной царской волей.
Это стремление к общественному договору, к справедливому, то есть утвержденному не «свыше», а сообща порядку вещей, — долго вытравлялось из русского народу. Но окончательно не вытравилось.
Сам Ельцин, внутренняя логика его поступков — яркое тому подтверждение. В нашей «левой» стране, очень трудно воспринимающей и частную собственность, и новый политический строй, он опирался как раз на ту, другую сторону народного менталитета — демократическую, казалось бы, навечно спрятанную, давно забытую, превратившуюся в атавизм. Ельцин сумел разбудить в обществе гражданские инстинкты, причем на самом тяжелом переломе истории.
Все политические проблемы, которые Б. Н. решал в 1991–1999 годах, не имели рационального решения, которое устраивало бы абсолютно всех. Это глобальные, мучительные проблемы страны, катившейся в политическую, экономическую пропасть. И все эти проблемы, начиная от августовского путча и заканчивая передачей власти президенту Путину, Ельцин решал через голосование или референдум, путем прямого обращения к нации, выступая перед людьми со своей скупой, сухой, полной долгих пауз речью. Именно эти обращения решали исход любого голосования, даже в Думе и Верховном Совете, где тон задавали его враги. Ельцин не боялся левой части электората, огромной его части, не боялся «народного» менталитета, напротив, пытался вступать с ним в диалог, проводя при этом абсолютно непопулярные решения. И в этом, безусловно, один из его главных парадоксов.
Итак, лето 1998-го… Ельцин, превозмогая боли, усталость, ездит по стране и говорит при каждом удобном случае, при каждой встрече с журналистами: кризис преодолим, опасная точка пройдена, валютный коридор не будет разрушен…
Так продолжается июнь, июль. Он еще верит в своих «бояр» («молодых, умных, образованных»), в команду экономистов уже постчубайсовского и немцовского призыва. Однако финансовый ураган опрокидывает его идеологию и его планы.
«Очередной приступ финансового кризиса настиг экономику во второй половине мая. После ноября 1997-го и января 1998 года это был уже третий, причем самый тяжелый удар», — пишет А. Лившиц. И далее:
«Счет пошел на недели. Надо было принимать решения, способные остановить панику на финансовом рынке, переломить ожидания… Минфин прекратил размещение новых бумаг и, сжав зубы, принялся оплачивать старые из обычных доходов бюджета. Понятно, что сразу же поползла вверх задолженность по зарплатам бюджетников…
После драки всегда много любителей помахать кулаками. Сейчас многие упрекают тогдашнее руководство ЦБ: вместо подъема ставки рефинансирования на заоблачную высоту следовало, мол, прощаться с валютным коридором и переходить на политику плавающего курса. Но тогда никто не мог предугадать, удастся остановить инвесторов, бегущих с рынка, или нет…»
Черный от недосыпания Кириенко после нескольких дней, проведенных в своем кабинете с группой экспертов, лихорадочно ищущих пути выхода из кризиса, 17 августа 1998 года объявляет: дефолт. Одновременно правительство принимает решение о «расширении» валютного коридора. Одновременно происходит смена руководства Центробанка. Цена за один доллар США начинает свой разбег вверх: 10, 12, 18, 20 рублей за доллар…
Интересно, кстати, что первый дефолт наша страна пережила еще до распада Советского Союза, в 1990 году. Тогда государство впервые пошло на этот шаг — оно на несколько месяцев прекратило выплаты по своим международным обязательствам.
Но поскольку в стране тогда еще не было свободного хождения валюты, открытой инфляции, не было и такого явления, как частные коммерческие банки с частными вкладчиками, то и на повседневной жизни людей этот дефолт 1990 года практически не сказался (хотя сам по себе он был, конечно, предвестием жесточайшего экономического кризиса).
Дефолт же 1998 года породил панику не только среди инвесторов, но и среди обычных граждан. Одновременно с рухнувшей национальной валютой рухнули все банковские операции, выплаты, а значит — вся деловая жизнь.
Казалось, что все двери в Москве закрылись одновременно — многочасовые, порой ночные очереди к дверям банков, закрытые для переоценки товаров магазины, биржа, в общем, всё, что так или иначе связано с деньгами.
Для большинства россиян таинственные «ценные бумаги» были явлением чисто теоретическим. Но в новой реальности всё взаимосвязано — банки, курс валюты, зарплата, цены, торговые сделки, платежи…
То, что творилось в стране в последние дни августа и весь сентябрь, трудно описать в терминах экономического языка. Это была паника, сравнимая с 1990–1991 годами. Готовясь к «голодной зиме», люди начали раскупать дешевые продукты, запасаться крупой, сахаром, картошкой, тушенкой.
Сельскохозяйственные рынки в Москве в эти солнечные, но холодные дни переполнены: никто не знал, сколько месяцев не будут выдавать зарплаты, на сколько месяцев заморожены вклады в коммерческих банках, мысль была одна — как прокормить детей?
Многие частные фирмы закрылись. Объявили о банкротстве и многие банки.
Газеты были полны мрачнейшими комментариями: страна жила не по средствам, только-только нарождавшееся благосостояние было лишь фикцией, теперь наступит настоящая великая депрессия.
Но депрессия не наступила…
Ослабевший рубль благотворно подействовал на многие отечественные предприятия. Их продукция неожиданно стала конкурентоспособной. Однако положительные результаты дефолта сказались лишь спустя несколько месяцев.
Правительство же «молодых реформаторов» под свист и улюлюканье ушло в отставку.
Помню, как ехал в машине на работу (опаздывал, заплатил таксисту последние деньги) и слушал по радио комментарий какого-то модного ведущего. Он был разъярен, назвал правительственных экономистов, Кириенко и прочих «молодыми подонками».
И я подумал: за что уж так-то? Ведь эти люди возглавляли экономику какие-то считаные месяцы. Да и не только у нас бушевал финансовый ураган, начавшийся где-то далеко за пределами России. Сингапур, Индонезия, Таиланд, список стран, где рухнули финансовые рынки, причем стран с гораздо более мощной и динамичной экономикой, был весьма внушительным.
