Чем хуже становилось положение на фронтах, тем сильнее ужесточался режим обеспечения безопасности. Были приняты поистине драконовские меры. Правда, для них имелись вполне определенные основания. Примерно за год до знаменитого покушения на Гитлера 20 июля 1944 года аналогичную попытку предприняли в окрестностях Берхтесгадена. На учениях при личном досмотре в ранце одного из солдат обнаружили бомбу. Борман, превративший Оберзальцберг в одну сплошную стройплощадку, был вынужден отослать обратно всех иностранных рабочих, которых одно время насчитывалось здесь не менее пятисот. Чехи, поляки, позднее украинцы, а на завершающей стадии итальянцы жили в ужасающих условиях и фактически не получали никакой платы.
Многие настойчиво убеждали автора в том, что на строительстве различных объектов в Оберзальцберге никогда не использовался труд узников концлагерей. Волею случая автор еще во время войны убедился в обратном. В декабре 1944 года его везли под конвоем после многочасового допроса в Вене обратно в Дахау в купе обычного пассажирского поезда, который из-за внезапного воздушного налета вынужден был остановиться неподалеку от Берхтесгадена. Ранее они проехали горящий Мюнхен с заваленными трупами улицами, и потрясенная увиденным попутчица во время вынужденной остановки внезапно разговорилась. Она доверительно сообщила, что ее муж служит в СС и что их часть дислоцирована в Оберзальцберге. «Там много заключенных из концлагерей. Им приходится проводить взрывные работы для прокладки туннелей в скалах и возводить фундамент. А СС для того, чтобы внушать страх заключенным и иностранным рабочим. Они ведь беспощадны к тем, кто опаздывает или работает с ленцой. За малейшие упущения тут же отправляют обратно в концлагерь». Она рассказала также, что часто видела Еву Браун. «Она одевается, как дама из высшего света. Но в горах это выглядит довольно смешно. С нами она редко разговаривала и вообще держалась очень надменно. Мы прозвали ее Веселой вдовой».
Эсэсовцы жили в Оберзальцберге в весьма комфортабельных условиях. Продукты, напитки и табачные изделия только формально выдавались по карточкам. На самом деле их потребление никак не ограничивалось. В распоряжении эсэсовцев были весьма комфортабельные общежития, спортивные площадки и даже детский сад. Гитлер позаботился буквально обо всем. Но ему даже в голову не пришло создать в Оберзальцберге территориальное отделение НСДАП.
Один день в «Гранд-отеле»
«Подожди в библиотеке, я сейчас представлю тебя», — сказала Ева. Она ушла, а мне стало очень стыдно за свое платье с кружевами, отороченное мехом крота. Обычно я надевала его перед выступлениями на танцевальных конкурсах, но в этот момент оно показалось мне слишком коротким. Кроме того, я не знала, куда девать руки, и хотела курить, а Ева строго-настрого запретила даже думать об этом». Так Ильзе Браун описала автору свой первый визит в Оберзальцберг. Она приехала туда в сочельник — в единственный праздник, торжественно отмечавшийся в «Бергхофе». Только тогда Еве разрешалось появляться на людях в экстравагантном вечернем платье, из-за которого она нервничала и великое множество раз ездила на примерки. Правда, огромная сумма в рейхсмарках ее совершенно не смущала.
Однако сестры даже не предполагали, что последний раз празднуют сочельник в мирное время.
Рождество Гитлер никогда не отмечал. Как правило, в эти дни он находился в отъезде, встречался с единомышленниками или просто уединялся в своей мюнхенской квартире.
«Гитлер вышел во фраке, чтобы все видели, насколько серьезно он относится к предстоящему торжеству. В свое время Ева с большим трудом уговорила его уделять гораздо большее внимание внешнему виду. «Посмотри на Муссолини, — говорила она, — у него снова новая форма, а ты все никак не расстанешься с этой дурацкой фуражкой. Ты же в ней на почтальона похож!» Она попросила его никогда больше не носить темные галстуки и темные ботинки и заставила камердинеров ежедневно гладить ему костюмы. Вплоть до начала войны Гитлер носил в Оберзальцберге только штатскую одежду. Ева постоянно попрекала его тем, что он не умеет причесываться (его прядь ей не нравилась) и в очередной раз порезался во время бритья. Гитлер обычно отвечал: «Да при бритье проливается больше крови, чем на полях сражений».
Гитлер взял меня за руку, поднес ее к губам и проникновенно сказал: «Все сестры Браун — красавицы».
Он извинился за то, что предоставленная в мое распоряжение комната далеко не самая удобная в «Бергхофе», и попросил меня чувствовать себя как дома. Признаюсь, я думала, у него гораздо более выразительная внешность. Уж больно много повсюду выставлено его медных бюстов, и сравнение с ними оказалось не в его пользу. Движения его были порывистые, резкие, очень нервные, не слишком мужские, но, в общем-то, красивые. От его взгляда меня бросило в пот. Я даже не осмелилась сказать «спасибо».
За немногими исключениями все гости принадлежали к числу приближенных Гитлера. Помимо адъютантов, секретарш и подруг Евы и нашей сестры Гретль, в этот круг входили бывший чемпион мира по боксу Макс Шмеллинг с женой, известная чешская актриса Анна Ондра, терапевты доктор Морелл и доктор Врандт, зубные врачи Блашке и Рихтер, имперский руководитель печати Дитрих со своими сотрудниками Лоренцом и Берндтом, Мартин Борман и его брат Альберт, о котором тогда мало кто знал. Он был одним из адъютантов Гитлера и не разделял взглядов Мартина, при всех обращавшегося с ним как с мальчиком на побегушках. Но Гитлер, подобно римским императорам, придерживался принципа «Разделяй и властвуй» и потому продолжал держать его при себе.
Я хорошо помню, как Гитлер с жадностью поглощал большие порции икры. Шампанское было исключительно немецкое. На посуде и столовых приборах выгравированы две большие буквы «А» и «Г». После праздничного ужина устроили фейерверк. Для этого из Берлина специально пригласили заведующего всем обширным хозяйством Гитлера Вилли Канненберга. Под большим секретом он сообщил мне, что на запуск в небо цветных огней потрачено свыше девяноста четырех тысяч рейхсмарок. Но, на мой взгляд, сумма была явно завышена, и две жалкие хлопушки уж точно не стоили таких денег. Как объяснила мне потом Ева, ни о каких танцах даже речи быть не могло, ибо Гитлер терпеть их не мог и она напрасно пыталась научить его хоть немного вальсировать. После фейерверка Гитлер вышел в прихожую и встал между светильниками. Гости и обслуживающий персонал поочередно подходили и поздравляли его. Затем он вместе со всеми занялся традиционным отливом из свинца фигурок людей и животных. Однако собственные изделия пришлись ему явно не по душе. Он тяжело опустился в кресло возле камина, нехотя и односложно отвечал на вопросы и весь остаток вечера неотрывно смотрел на огонь. Ева была очень встревожена его состоянием.
