Это осень вытряхивает из мешка
Чеканенные сентябрем червонцы.
Да! Погиб я!
Приходит час...
Мозг, как воск, каплет глухо, глухо...
...Это она!
Это она подкупила вас,
Злая и подлая оборванная старуха.
Это она, она, она,
Разметав свои волосы зарею зыбкой,
Хочет, чтоб сгибла родная страна,
Под ее невеселой холодной улыбкой.
В глазах Пугачева осень - воплощение всего мерзкого, зловещего,
ненавистного в жизни, против чего он "ударился в бой". Емельян поначалу
недооценил ее коварство ("Ничего страшного. Ничего страшного. Ничего
страшного") и за это жестоко поплатился.
Заговорщики ценой измены рассчитывают избежать наказания за участие в
мятеже. Ведь все равно, говорит Творогов, "мак зари черпаками ветров не
выхлестать". Он покорно склонил голову перед силой властей и свое
предательство выдает за благодеяние: "Слава богу! конец его зверской
резне"... И в низкой душонке таит надежду: "Будет ярче гореть теперь осени
медь..." "Ярче гореть" - для кого? Для таких вот, как он, Творогов, трусливых прислужников той самой "злой и подлой оборванной старухи"? Пусть
кто-то гибнет "под ее невеселой холодной улыбкой". Лишь бы ему не "струить
золотое гниенье в полях...".
Как видим, образ осени имеет существенное значение в трагедии. Однако,
на мой взгляд, не следует считать, что в коллизии Пугачев - осень -
пугачевцы "сосредоточен пафос пьесы и ее идейно-художественный смысл", как
это сделал П. Юшин в книге "Сергей Есенин" (изд-во МГУ, 1969 год).
Осень, по П. Юшину, в пьесе якобы символически обозначает Октябрьскую
революцию, поскольку поэт неоднократно сравнивает ее, осень, с "суровым и
злым октябрем".
Действительно, такие сравнения в пьесе есть. Но ведь там же осень
соотносится и с сентябрем. Так, Караваев, говоря об "ощипанных вербах", замечает, что им
Не вывести птенцов - зеленых вербенят,
По горлу их скользнул с_е_н_т_я_б_р_ь {1}, как нож,
И кости крыл ломает на щебняк
Осенний дождь.
Холодный, скверный дождь.
{* Разрядка моя. - С. К.}
В уже приводимом предпоследнем монологе Пугачева - "осень вытряхивает
из мешка чеканенные с_е_н_т_я_б_р_е_м червонцы".
Что ж, в этих случаях уже с_е_н_т_я_б_р_ь символизирует Октябрь?
Малоубедительны у П. Юшина и другие обоснования аналогии: осень -
Октябрь.
Опираясь на эту прямолинейную и весьма зыбкую аналогию, П. Юшин считал,
что Есенин якобы представил пугачевское движение в условиях послеоктябрьской
действительности и <понял его бесперспективность и обреченность".
Если принять это утверждение критика, то, до конца выдерживая его
концепцию, надо видеть в Екатерине и ее дворянах представителей Советской
власти, а в Пугачеве и Хлопуше - закоренелых контрреволюционеров. Но ведь
это просто немыслимо! Подумать только: осень-революция подкупает сообщников
Пугачева и отрывает их от него! "Вероятно, так понимая свою пьесу, - писал
П. Юшин, - Есенин называл ее "действительно революционной вещью...". Где уж
тут "революционная вещь"! Нет, вероятно, совсем не так понимал Есенин
замысел своей пьесы, когда говорил о Пугачеве как о "почти гениальном
человеке", а о многих из его сподвижников как о "крупных", ярких фигурах.
Не стоит ли, размышляя о поэтической мысли "Пугачева", опять вспомнить
"Слово о полку Игореве", слова старинного певца о княжеских стягах: "Врозь
они веют, несогласно копья поют"?
4
"Почти гениальный человек..."
Да, таким, по свидетельству И. Розанова, виделся Есенину вождь
крестьянского восстания.
Наверно, логическое ударение в этом определении надо сделать на
последнем слове - "человек".
Он действительно необыкновенный человек, есенинский Пугачев.
"Из простого рода и сердцем такой же степной дикарь..." Был - дикарь.
Но "долгие, долгие тяжкие года... учил в себе разуму зверя...".
Сердце его стало жалостливым и нежным ("бедные, бедные мятежники..."), но мгновенье - и вот уже оно обжигает неукротимым огнем гнева ("чтоб мы этим
поганым харям...").
Шутки с ним плохи. У него нашлись решительность, мужество, разум
"первым бросить камень" в тинистое болото империи.
Как неимоверной тяжести ношу, берет он на себя чужое имя: "Знайте, в
мертвое имя влезть - то же, что в гроб смердящий. Больно, больно мне быть
Петром, когда кровь и душа Емельянова".
Тут в самый раз вернуться к словам Разина из сценария Горького:
"...Людей я жалею. Я для них, может, душу мою погублю..."
Есенинский Пугачев тоже жалеет людей. Ради них он и пошел на тяжкие
муки: "опушил себя чуждым инеем" - и даже думать не смел, что платой за все
его страдания будет черное предательство.
У Пушкина в "Капитанской дочке" Пугачев был осмотрительнее:
"- ...Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры.
Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моей
головою".
Для есенинского Емельяна его "ребята" - "дорогие... хорошие...". Мог ли
он предвидеть, что настанет срок и они, его недавние друзья, крикнут нагло,
грубо: "Вяжите его!.. Бейте прямо саблей в морду!"
Он вспомнит в этот страшный час ночную синь над Доном, золотую известку
месяца над низеньким домом, услышит убегающий вдаль колокольчик - и душа его
не выдержит тяжести всего, что в себе носила, чем жила...
Осенней ночью, в начале восстания, он говорил Караваеву:
Знаешь? Люди ведь все со звериной душой, -
Тот медведь, тот лиса, та волчица,
А жизнь - это лес большой,
Где заря красным всадником мчится.
Нужно крепкие, крепкие иметь клыки.
У него ли - "звериная душа"? Нет, не похож он на зверя - этот мужик с
душой мечтателя, которая полна любви и сострадания, доверчиво открыта людям.
И здесь, может быть, стоит вспомнить слова Горького о есенинском
чувстве "любви ко всему живому в мире и милосердия, которое - более всего
иного - заслужено человеком".
Любовь к людям не покидает Пугачева даже в самые трагические минуты,
ибо она - его глубинная сущность. Наиболее сильно эта сущность выявлена в
заключительном монологе Емельяна.
Не потому ли последние строки трагедии звучали в авторском исполнении с
