отдыха. Оказывается, хождение по мукам он начал с командирской должности — его назначили «сменным мастером глиняного карьера» (12).
«В конце августа, — отмечала Н. А. Решетовская, — муж писал, что с командирской должности уже слетел», «но в перспективе метил все-таки попасть “на какое-нибудь канцелярское местечко. Замечательно было бы, если удалось…”» (13). «Но я даже из Ростова не успела приехать, как адрес переменился. Тетя Вероника прямо на вокзале ошарашила меня: “Саня уже в самой Москве”» (14).
9 сентября Александра Исаевича перевели из Нового Иерусалима в лагерь № 121, который находился в Москве на Калужской заставе. Сейчас это Ленинский проспект, д. 30, площадь Ю. А. Гагарина (15)
По прибытии на новое место А. И. Солженицын был назначен «заведующим производством». Комментируя это назначение, он пишет: «Прежде меня тут не было и должности такой» (16). Получается, что ее создали специально для него. В связи с этим он поселился не вместе со всеми заключенными в лагерном бараке, а в так называемой «комнате уродов», в которой вместе с ним жило еще пять «придурков» (так в лагерях именовали заключенных, занимавших «теплые местечки») (17).
В новой должности А. И. Солженицын пробыл недолго. Сменился начальник лагеря, начались кадровые перестановки, и «на вторую неделю (т. е. не ранее 16 — не позднее 23 сентября — А.О.), — пишет Александр Исаевич, — меня с позором изгнали на общие» работы. Так он стал маляром. Однако, несмотря на «позор», его оставили в «комнате уродов» (18). А «как-то ночью», вспоминает А. И. Солженицын, увели одного из ее обитателей, бывшего нормировщиком, «не теряя времени, я на другое же утро устроился помощником нормировщика» (19). Когда это произошло, Александр Исаевич не указывает, но поскольку, по его же словам, он не успел овладеть «малярным делом», есть основания думать, что на общих работах он не задержался (20). Зато в новой должности пробыл до середины июня 1946 г. когда его перевели то ли в плотники, то ли в паркетчики (21).
В «Архипелаге» «придурки» подразделены на две группы: зонных и производственных (22). «Трудно, трудно, — пишет А. И. Солженицын, — зонному придурку иметь неомраченную совесть. А еще ведь вопрос — и о средствах, какими он своего места добился. Тут редко бывает неоспоримость специальности, как у врача (или как у многих производственных придурков). Бесспорный путь — инвалидность. Но нередко покровительство кума» (23).
Кличка «кум» в местах заключения обозначает офицера, который обязан следить за настроениями в лагере и по этой причине имеет осведомителей из числа заключенных. Подчеркивая, что покровительство «кума» открывало путь к занятию должностей зонных «придурков», Александр Исаевич тем самым дает понять, что к нему это не относилось, так как он принадлежал к числу производственных «придурков».
Однако администрация лагеря нуждалась в том, чтобы иметь «глаза и уши» не только в зоне, но и за ее пределами.
И в «Архипелаге» мы можем прочитать, как однажды на Калужской заставе пригласил к себе лагерный «кум» Александра Исаевича и предложил ему стать осведомителем (24).
А. И. Солженицын не датирует эту встречу, но отмечает три детали: 1) «зима» и «вьюга» за окном (25), 2) «еще года не прошло от моего следствия» (26) и 3) вопрос кума: «Как я привыкаю к лагерю» (27), который имел смысл только в самом начале пребывания за колючей проволокой. Это дает основание датировать данную встречу началом зимы 1945 г.
Я не имею на этот счет собственного опыта, но с чужих слов мне известно несколько фактов вербовки. Один случай относится ко времени войны, когда человека вербовали, используя чисто патриотические чувства и мотивируя сделанное предложение необходимостью борьбы с немецкими диверсантами. В другом случае человек уже в мирное время был поставлен перед выбором: или отвечать за связь с эмигрантской организацией Народно-трудовой союз (НТС), которой, как я думаю, у него не было, и его специально подставили, адресовав на его имя из-за границы посылку с энтээсовской литературой, или же помочь установить, кому она в действительности могла быть адресована. И в одном, и в другом случае отказаться от сотрудничества было почти невозможно.
У А. И. Солженицына же получается, что на протяжении нескольких часов «кум» всячески уговаривал его и вырвал согласие на сотрудничество только потому, что пошел на удовлетворение его условия — сообщать информацию лишь о готовящихся побегах (28). Вряд ли у осведомителей есть специализация. Сомнительно и то, что, подписав обязательство о сотрудничестве и получив оперативную кличку «Ветров», Александр Исаевич, если верить ему, ни разу не дал своему куратору никаких сведений (29).
«А тут, — пишет он, — меня по спецнаряду министерства выдернули на шарашку. Так и обошлось. Ни разу больше мне не пришлось подписываться «Ветров» (30).
Через некоторое время после того, как произошла история с вербовкой, примерно в январе 1946 г., «в наш лагерь, — пишет А. И. Солженицын, — приехал какой-то тип и давал заполнять учетные карточки ГУЛАГа… Важнейшая графа там была «специальность». И чтоб цену себе набить, писали зэки самые золотые гулаговские специальности: «парикмахер», «портной», «кладовщик», «пекарь». А я прищурился и написал: «ядерный физик». Ядерным физиком я отроду не был, только до войны слушал что-то в университете, названия атомных частиц и параметров знал — и решился написать так. Был 1946 г., атомная бомба была нужна позарез. Но я сам той карточке значения не придал, забыл» (31).
Хотя Александр Исаевич учился на физико-математическом факультете, но, как мы знаем, закончил университет только с одной специальностью — «преподаватель математики» (32). Поэтому если бы в НКВД (в 1946 г. он был переименован в МВД) обратили внимание на него как на ядерного физика, обман обнаружился бы сразу. Следовательно, или весь эпизод с анкетой придуман, или же данная профессия была указана А. И. Солженицыным под чью-то диктовку.
На этот эпизод можно было бы не обращать внимания, если бы не воспоминания Л. В. Власова, который узнал от Н. А. Решетовской об аресте А. И. Солженицына после окончания войны (33):
«Мысль одна, — читаем мы в воспоминаниях Л. В. Власова, — если нельзя помочь, то как облегчить положение узника? Страна готовилась к выборам в Верховный Совет СССР. На встрече с избирателями Берия говорил о необходимости быстро овладеть секретом атомной энергии. Я подумал: Солженицын имеет два высших образования (окончил физико-математический факультет Ростовского университета и Московский институт истории, философии и литературы — заочно). Такой человек вполне мог бы принять участие в подобных изысканиях. Об этом в адрес Берия и улетело мое послание» (34)».
В этом свидетельстве много странного: во-первых, что В. Л. Власов, случайный знакомый А. И. Солженицына, знал о нем как о физике или математике, во-вторых, трудно поверить в то, что он мог вступиться за малознакомого ему репрессированного человека, а в-третьих, откуда ему было известно, что существовавший советский
