— И как ты собираешься это снимать?
— Очень просто, — уверенно ответил я, — трамвай сходит с рельс возле «Оломана», продолжает ехать по асфальту и проходит по улице Васе Мискина, а когда прибывает к месту, герой спрыгивает с трамвая и мчится к театру. Там внутренний голос ему подсказывает, что за занавесом стоит балерина.
— Погоди-погоди, как, по-твоему, трамвай может сойти с рельсов?!
— Да без проблем! Это кино или нет? В фильме можно снять невозможное!
* * *
Тем же вечером, когда Сиба пришел на «посиделки», он сообщил моему отцу:
— Твоему парню следует заняться режиссурой!
Судя по всему, Ухерк поведал ему о моем взгляде на невозможное в кино.
— Он настоящий шарлатан, но это как раз — самое главное! Только представь себе, он заявил Ухерку, что трамвай должен сойти с рельсов возле «Оломана» и продолжить свой путь до театра. Это, Муратик, хороший знак! Просто превосходный!
Сиба, которого называли мифоманом, поскольку он не жалел ни собственных сил, ни сил своего окружения, чтобы довести до ума хороший фильм, в подробностях поведал отцу о моей встрече с оператором и пересказал мои замечания о невозможном.
На следующий день Мурат велел Сенке:
— Сними деньги с нашего сберегательного счета! Я дополню сумму с тринадцатой зарплаты. Мы должны купить ему этот аппарат и лампы!
Два дня спустя обе круглые лампы важно возвышались на полках в моей комнате. Когда директор коммунального предприятия Юсуф Камерич увидел все это оборудование, он сказал моему отцу:
— Повезло тебе, Мурат, твой сын знает, чего хочет!
Это было неправдой, но звучало приятно. Я пока не имел ни малейшего представления о том, чего хочу, по какому пути собираюсь идти, но осветительные лампы и фотоаппарат несомненно придавали мне некоторый вес. Определенную значимость. Сравнимую с «Титаником», который я построил в детстве.
В лицее в конце концов узнали, что я собираюсь снимать первый любительский фильм для сараевской фильмотеки.
— Значит, ты подался в кино, Куста! — сказал мне один ученик, когда мы курили в туалете. — Если увидишь Неду Арнерич[28], передай ей, что у тебя есть приятель, который готов устроить ей фейерверк в постели совершенно бесплатно!
Я чувствовал, что мне завидуют, но меня это не смущало. Поскольку я осознавал, что моя жизнь только что сдвинулась с критической точки под названием «Никто»!
* * *
В следующий раз, когда я встретился с Ухерком, он спросил меня:
— Какой фильм ты хочешь снять?
— Скажем, фильм на любовную тему. Молодой человек просыпается в своей квартире. Вообще-то он просыпается не сам, его будят колокола православной церкви, а затем — католической, а вслед за ними — резкие звуки башенных часов возле мечети. Так пишет Андрич[29], — объяснил ему я.
— Погоди, а где ты думаешь все это снимать?
— В нашей квартире.
— Но ты ведь живешь не в центре?
— Почему? В центре, на улице Каты Говорусич, в доме 9 А.
— Ты не можешь снимать это там!
— То есть как это — не могу?
— По одной простой причине: там не слышно колоколов, тебе придется найти более подходящее место.
— Зачем искать другое место? Мы разбудим парня в моей комнате. Когда он встанет с кровати, мы снимем его возле фальшивого окна с видом на церковь. Окно разместим на балконе вблизи собора — и сцена готова!
— И где же оно, твое окно?
— Да найдем мы это дурацкое окно, не проблема! Мы временно прибьем его к балюстраде балкона.
Ухерк явно с трудом выносил мой упрямый характер.
— Погоди-ка, приятель, как ты собираешься все это освещать?
— А… это! Не знаю, я не оператор. Слышится… точнее, главный герой слышит колокольный звон. Нам даже необязательно показывать обе церкви. Мы покажем одну, а от другой будет слышен только звук колоколов. Так пойдет?
— Думаю, пойдет. Тебе нужно будет обсудить с монтажером, сможет ли он это сделать. Ты знаком с Веско Кадичем?
— Это еще кто?
— Монтажер, специализирующийся на любительских фильмах. Спроси у него, как лучше сделать.
Ухерк смирился с судьбой. Он понял, что имеет дело с тем, кто будет яростно защищать свою идею до конца. Независимо от того, хороша она или плоха, осуществима или нет.
* * *
Фильм, который зародился в моей голове, не рассказывал классическую историю. Он был отражением моей собственной жизни.
— Итак, молодой человек просыпается в Сараеве, в окружении различных религиозных сооружений, как это описывает Андрич. Он живет своей жизнью, без цели и надежды. Это видно по тому, как он каждый день проходит по одной и той же улице. Мы будем повторять эту сцену, как повторяется куплет в песне. Так мы убедим зрителя, что жизнь молодого человека монотонна, что он чувствует себя потерянным. Он просто не знает, чего он хочет.
— А как ты это покажешь? — с сомнением спросил Ухерк.
— Путем повторения одной и той же сцены. Я буду настаивать на образе парня, бесцельно идущего по этой улице. Это может быть улица Штросмайера с собором на заднем плане. Его жизнь изменится, когда он найдет способ осуществить эту перемену. Разумеется, толчком к этому станет женщина. Та, которую он любит, а не проститутка, с которой он уже спал. Проститутку он избегает. А любит он женщину-идеал. Она не ходит на базар, не бранится, никак не связана с реальностью, но тем не менее она — женщина.
— Погоди, ты хочешь сказать, что ему не хочется переспать с этой женщиной?
— Дело не в этом.
— Как это? Ты только что сказал мне, что он ее любит, но не так, как проститутку, которую избегает и с которой занимался любовью?
— Ты не понимаешь. Она живет на сцене, спрятавшись за занавесом, — это балерина.
— Живет на сцене? Как это можно жить на сцене? Где? Как? Она что, палатку поставила, кровать принесла, и куда она в туалет ходит?
Этот Ухерк начал меня серьезно раздражать. «Вот кретин!» — подумал я.
— Да нет, ты меня не понял… или это я плохо объясняю. Мы не будем вдаваться в детали, живет она на сцене или нет.
— Хорошо, оставим, но ты не читал Пудовкина, тебе нужен хотя бы минимум кинематографического образования. Речь идет о поэтике кино.
— Какой еще поэтике?
— В фильме следует избегать штампов.
Ухерк словно вонзил мне в сердце нож. Это правда, мне следует учиться, подумал я, но зачем ты говоришь мне об этом сейчас? А он тем временем продолжил меня уничтожать:
— Зрители постоянно проверяют, насколько герои фильма реальны и правдивы.
— Я как раз и хочу избежать штампов, — возразил я, пытаясь найти решение, которое его убедило бы. — Мы покажем балерину на сцене, словно это происходит накануне генеральной репетиции. Она пришла репетировать в одиночестве. В конце мы поставим музыку Чайковского, воздействуем на зрителя экспрессивностью, — уточнил я, используя слова самого Ухерка. — Так зрители погрузятся в слияние образа и звука, и у них не будет времени задаваться вопросом, ходила ли она в туалет или что она ела и где спала.
