31 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление об утверждении дополнительного количества подлежащих репрессии «бывших кулаков, уголовников и активного антисоветского элемента», при этом по Грузинской ССР лимит по I категории («расстрельной») повышался на 1500 человек, а по II категории — на 1000 человек.
Соотношение приговариваемых к расстрелу (в исполнение приводились, к слову, не все приговоры, хотя таких случаев было и мало) и к заключению было примерно равным с перевесом, однако, в сторону высшей меры наказания. С учётом этого число приговорённых к ВМН в Грузии в ходе репрессий 1937–1938 годов можно оценивать примерно в 6–7 тысяч человек.
По весьма сомнительным — уже хрущёвским — подсчётам конца 1953 года в
Грузии было осуждено к расстрелу 8 тысяч человек, и эту цифру надо принять, скорее всего, как предельную. В нынешней Грузии утверждается, что её надо поднять до 15 тысяч человек, но это явная ложь, без чего «демократы» любых национальностей обходиться не могут никак — на том воспитаны.
То есть при тогдашнем населении Грузии в 3,5 миллиона человек было расстреляно примерно 2 человека на тысячу населения.
Оставим в стороне теоретически якобы человеколюбивые, а реально гнусные и подлые (в лучшем случае — просто глупые и наивные) разглагольствования о том, что любая-де человеческая жизнь бесценна.
Подобная болтовня выглядит воистину отвратительно в той же, например, ельциноидной России, где в результате государственной политики число избыточных смертей составляет в год не менее нескольких сотен тысяч, при общей цифре — за два десятилетия — в десяток, если не более, миллионов жертв ельцинского и ельциноидного тоталитаризма.
(В якобы «тоталитарном» СССР, где средняя продолжительность жизни постоянно росла, ничего и близко не было!)
Так вот, спросим себя трезво и реально — много это или мало, два расстрелянных на тысячу жителей конкретно Грузии?
Грузия была единственной национальной республикой, во главе которой так долго — с 1918 по 1921 год, стояли антисоветчики — меньшевики. Причём численность партии грузинских меньшевиков достигала одно время 80 тысяч человек. По сути, с меньшевистской партией оказалось так или иначе связано большинство тогдашней национальной интеллигенции.
А в 1921 году Ленин говорил:
«По-моему, из меньшевиков, вступивших в партию позже 1918 года, надо бы оставить в партии примерно не более одной сотой доли, да и то, проверив каждого оставляемого трижды и четырежды. Почему? Потому что меньшевики. доказали за период 1918–1921 годов два своих свойства: искусно приспособляться, примазываться к господствующему среди рабочих течению; второе — ещё искуснее служить верой и правдой белогвардейщине, служить ей на деле, отрекаясь от неё на словах.»
К грузинским меньшевикам слова Ленина были применимы, пожалуй, в многократно большей степени, чем к русским.
А вот что говорил Сталин 4 декабря 1920 года в интервью «Правде» после возвращения с юга:
«Катастрофическое хозяйственное и продовольственное положение Грузии — факт, констатируемый даже заправилами нынешней Грузии. Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты. Грузия, превратившаяся в основную базу империалистических операций Англии и Франции и поэтому вступившая во враждебные отношения с Советской Россией, — эта Грузия доживает ныне последние дни своей жизни. Недаром разлагающийся вождь умирающего II Интернационала г. Каутский, вышибленный волной революции из Европы, нашёл приют в затхлой, запутавшейся в сетях Антанты Грузии, у обанкротившихся грузинских социал-духанщиков…»
25 февраля 1921 года 11-я армия во главе с Орджоникидзе и Кировым вступила в Тифлис, и Грузия меньшевистских социал-духанщиков закончилась — как государственное образование.
Но их политическое и нравственное (точнее — безнравственное, конечно) влияние было ещё немалым. В конце июня 1921 года Сталин приехал в уже советскую Грузию и 6 июля выступил с докладом на общем собрании тифлисской организации Коммунистической партии Грузии. В частности, он сказал тогда:
«Я помню годы 1905–1917, когда среди рабочих и вообще трудящихся национальностей Закавказья наблюдалась полная братская солидарность, когда узы братства связывали армянских, грузинских, азербайджанских и русских рабочих в одну социалистическую семью. Теперь, по приезде в Тифлис, я был поражён отсутствием былой солидарности. Среди рабочих и крестьян развился национализм, усилилось чувство недоверия к своим инонациональным товарищам. Старые узы братского доверия порваны или, по крайней мере, сильно ослабли. Очевидно, три года существования националистических правительств в Грузии (меньшевики), в Азербайджане., в Армении. не прошли даром».
Но ведь так и было!
А националист — это почти автоматически антисоветчик и почти автоматически же как минимум пособник Запада, а нередко — и его прямой агент.
Особенно — если иметь в виду образованных националистов из числа «чистой» публики.
Тогда же Сталин предупредил об опасности наплыва в Компартию Грузии «интеллигентски-мещанских националистических элементов» и призвал «не гнаться за количеством членов партии», борясь с засорённостью всякой, — по словам Сталина, — «мелкобуржуазной дрянью, убивающей. дух живой».
Увы, соблазн для руководства тогда малочисленной (несколько тысяч человек) грузинской Компартии быстро увеличить численность партии оказался непреодолимым, и число скрытых антикоммунистов среди членов КП(б) Грузии не значащим не было.
Во всяком случае оно исчислялось в ней не десятками и даже не сотнями, а тысячами даже во второй половине 30-х годов, когда численность КП(б) Грузии достигла примерно 60 тысяч членов (55 033 члена к январю 1934 года). Берия не форсировал рост партии, но ведь его форсировали до него, и с этим до поры, до времени приходилось мириться.
И не одни ведь бывшие меньшевики держали кукиш, а то и нож, в кармане против Советской власти! Были троцкисты — только в Компартии Грузии их, вроде бы «бывших», а в действительности далеко не всегда, насчитывалось около трёх тысяч человек. Были «правые» — «бывшие» сторонники Рыкова и Бухарина. Имелись бывшие князья и их холуи. Бывшие купцы и кулаки. Тупые националисты. Многочисленная агентура всех основных западных держав, завербованная и до 1917 года, и после 1917 года — английская, немецкая, турецкая, французская, польская, итальянская, американская.
А дело шло к войне — это понимали и те, кто Советскую власть строил и укреплял, и те, кто был бы рад её уничтожить и был готов уничтожить, что могло стать возможным лишь в результате новой мощной внешней интервенции.
