На мой крик подошли Сильвер с Манном, и перед тем как вернуть Сильверу ружье, я открыл патронник, извлек два латунных патрона и, к моему ужасу, обнаружил, что оба были пустыми. Многие охотники пострадали из-за того, что нажимали на спусковые крючки незаряженных ружей, и не задержись я, продираясь сквозь густые заросли, то стал бы очередной жертвой. С того дня, когда я выучил этот урок, к счастью без ущерба для себя, я никогда не подходил к опасному месту, не убедившись, что мое оружие заряжено. Если я бывал вооружен двустволкой, я перекладывал патрон из одного ствола в другой, а если это было оружие с одним стволом, я вытаскивал патрон, чтобы убедиться, что затвор работает плавно, и лишь затем возвращал его обратно.
Кунвар Сингх, о котором я писал в книге «Моя Индия», не любил охотиться в джунглях близ Каладхунги, говоря, что там слишком много ползучих растений и поэтому трудно спасаться от ретивых егерей или свирепых тигров. Он предпочитал браконьерствовать в лесу поближе к Гаруппу. Хотя Сингх был редким знатоком леса и превосходным стрелком, чем я восхищался, но он был лишен чрезмерного спортивного азарта, — возможно, оттого, что в местах, где он охотился, дичи было полным-полно. Зная все тропинки, прогалинки и опушки, где можно было повстречать оленя, Кунвар Сингх даже не пытался подкрасться к дичи незаметно, соблюдая тишину. И случись ему спугнуть оленя на какой-либо поляне, он с полным хладнокровием говорил, что на другой наверняка их будет больше. Тем не менее я многому от него научился и остаюсь ему благодарным за то, что Сингх помог мне избавиться от многих моих тогдашних страхов перед неизведанным. Одним из этих страхов была боязнь лесных пожаров. Зная о том, как они опасны, и не раз встречая их последствия в лесу, я подсознательно все время боялся, что когда-нибудь такой пожар застигнет меня и я сгорю заживо. Именно Кунвар Сингх развеял мои опасения.
В деревнях в предгорьях Кумаона каждый интересуется делами и жизнью соседа. Для людей, которые не читают газет и жизнь которых более или менее ограничена лесом, окружающим их деревню или группу деревень, каждая крупинка новостей интересна, обсуждается и добросовестно передается из уст в уста, и при этом не теряются даже мельчайшие подробности. Неудивительно поэтому, что Кунвар Сингх был наслышан о том, как я убил леопарда в Фарм-Ярде, прежде, чем тот успел остыть. Верный своим охотничьим принципам, он пришел меня поздравить. Он знал о винтовке, одолженной мне старшиной, но не думаю, что он верил в мою способность пользоваться ею, до тех пор пока я не убил леопарда. Однако теперь, получив такое конкретное доказательство, он обнаружил ко мне и к ружью живой интерес. Прежде чем он покинул наш дом в тот день, я пообещал встретиться с ним наутро в пять часов на четвертой миле дороги на Гаруппу.
Стояла кромешная тьма, когда я, выпив чашку чая, приготовленного Мэгги, отправился на встречу с Кунвар Сингхом, имея не меньше часа времени в запасе. Мне много раз приходилось ходить этой пустынной лесной дорогой, и темнота меня не пугала. Подойдя к четвертому мильному столбу, я увидел неподалеку, под деревом у костра, самого Кунвар Сингха, который пришел раньше меня. Когда я присел к огню, чтобы согреться, мой спутник заметил: «Смотри-ка, ты так спешил, что позабыл надеть брюки!» Я пытался было убедить его, что дело не в забывчивости, а в том, что я впервые надел на себя новомодное изобретение под названием «шорты», но это не возымело действия. Хотя Кунвар Сингх ограничился лишь краткой репликой о том, что трусы — не самая подходящая одежда для джунглей, весь его вид показывал, что одет я неприлично и что он постеснялся бы появиться со мной на людях. После такого неудачного начала атмосфера оставалась напряженной до тех пор, пока с соседнего дерева не донесся крик петуха кустарниковой курицы, при звуке которого Кунвар Сингх загасил костер и предложил трогаться, так как путь предстоял неблизкий.
Джунгли пробуждались. Мы вышли из-под дерева и зашагали по дороге. Петух, криком возвестивший о наступлении утра, разбудил волну звуков. Каждая птица, большая и малая, пробудясь от дремы, вплетала свой голос в нарастающую мощь лесного оркестра. Хотя наш петух и подал голос раньше, первым слетел на землю не он. Первого червяка в то утро поймал гималайский свистящий бюльбюль, известный больше как «синяя птица». Бесшумно перепархивая на своих крыльях с дерева на дерево в полумраке, он оглашает лес своим дивным пением, которое невозможно забыть, услышав хотя бы раз. Этот певец провожает уходящий день или встречает новый. Утром и ночью он всегда исполняет свою песнь на лету, а днем часами сидит в густой кроне деревьев, высвистывая в минорном ключе своим нежным, сладким голосом нескончаемую мелодию. Следующим встречает рассвет ракетохвостый дронго, а еще через мгновение — павлин. После того как он издал свой пронзительный крик с вершины гигантского симула, в джунглях уже никто не смеет спать. Ночь умерла, настал день, и тысячи пульсирующих глоток лесного оркестра заливают джунгли все нарастающим потоком мелодий.
Задвигались и звери. Небольшое стадо читалов пересекло дорогу прямо перед нами, а в двухстах ярдах впереди прямо у обочины пощипывает короткую траву самка замбара со своим малышом. Вот к востоку от нас подал голос тигр, и все павлины в пределах слышимости завопили ему в унисон. Кунвар Сингх полагал, что тигр был от нас на расстоянии четырех полетов пули, в сухом русле, где его когда-то и повстречал сам Кунвар Сингх, что чуть было не окончилось для него плачевно. Очевидно, на этот раз тигр возвращался после охоты и не собирался скрываться. О его присутствии возвестили каркер, два замбара и, наконец, целое стадо читалов. Мы добрались до Гаруппу, когда солнце уже касалось верхушек деревьев. Перейдя деревянный мост и вспугнув более полусотни кустарниковых курочек, кормившихся на лужайке у разрушенного каретного сарая, мы свернули на тропинку, приведшую нас через полосу невысокого подлеска к сухому руслу, через которое и был переброшен тот мост, по которому мы только что прошли. Русло оставалось сухим почти всегда, кроме сезона муссонных дождей, и поэтому служило дорогой для всех зверей, желавших утолить жажду у кристально чистого источника, бьющего прямо из сухого русла тремя милями ниже. Позднее это сухое русло стало излюбленным местом моей охоты с ружьем или камерой, потому что тянулось оно среди мест, кишащих дичью, где человеческий след на поверхности мог бы стать предметом столь же серьезных раздумий, как след Пятницы на острове Робинзона Крузо.
