В течение полумили русло тянулось через джунгли, перемежавшиеся кустарником, а потом проходило через полосу травы шириной в четверть и длиной в многие мили. Местное название этой травы — «нал». Это травянистое растение типа бамбука, достигающее высоты четырнадцати футов и состоящее из полых колен. Если заросли нала оказываются неподалеку от какой-нибудь деревни, то жители часто используют ее при строительстве хижин. Когда жители Гаруппу принимаются выжигать окрестные леса, чтобы дать место пастбищам для скота, вся окрестная дичь обычно укрывается в зарослях нала, потому что трава эта растет на влажных почвах и остается зеленой круглый год. Но в исключительно засушливые годы, случается, высыхает и может вспыхнуть и нал. Заканчивается это ужасающим пожаром, поскольку стволы нала обычно густо оплетены ползучими растениями, а каждое колено нала при нагреве взрывается со звуком, напоминающим пистолетный выстрел. Оглушительный шум от одновременного выстреливания тысячи колен слышен за милю и более в округе.
Когда мы с Кунвар Сингхом в то утро шли по руслу, я увидел черное облако дыма, и вскоре до моего слуха донеслись отдаленный рев и треск большого пожара. В этом месте протока шла прямо на юг, и пожар, бушевавший на восточном, левом берегу русла, быстро приближался к нам, движимый сильным ветром. Кунвар пошел впереди, бросив мне через плечо, что нал загорелся первый раз за последние десять лет. Он шел точно по прямой, и на повороте взору нашему открылась вся картина пожара. Его отделяло от русла не более сотни ярдов. Огромные языки пламени взвивались к небу и закручивались в кольца черного дыма по краям. А на границе этого пожарища сотни скворцов, сизоворонков, дронго, minas вовсю кормились летающими насекомыми, захваченными потоками горячего воздуха. Спасаясь от птиц, многие насекомые пытались найти убежище на песчаном дне русла, но здесь их подстерегали павлины, кустарниковые куры и черные куропатки. И среди всей этой пернатой братии стадо из двадцати читалов невозмутимо поедало красные цветы, сорванные обжигающим ветром с верхушки гигантского симула.
Я впервые наблюдал лесной пожар и сильно испугался, что отношу на счет обычного человеческого страха перед неизвестным. Но, видя, как рядом с бушующим пламенем беззаботно поглощают пищу птицы и звери, я понял, что, кроме меня, никто не боится и что причина страха — в моем невежестве. Следуя за Кунвар Сингхом по руслу, я чувствовал соблазн повернуть обратно и сбежать. Меня останавливало только то, что Кунвар Сингх мог счесть меня трусом. И вот я стою на песчаном дне высохшего ручья шириной около пятидесяти ярдов, прислушиваюсь к нарастающему треску приближающегося огня и смотрю на черные облака дыма, клубящегося над головой. Мы ждем, когда из охваченных пожаром зарослей нала выбежит зверь, которого можно будет подстрелить. Я почувствовал, как страх покидает меня, уходит навсегда… Жар от пожара ощущался все сильнее. Теперь уже олени, павлины, кустарниковые куры и кеклики перебрались на правый берег и скрылись в джунглях. Мы вернулись к своим следам и пошли обратно в Гаруппу.
Травяные пожары доставили мне массу захватывающих впечатлений и в последующие годы. Прежде чем рассказать об одном из них, напомню, что нам, тем, кто живет у подножия Гималаев, правительство разрешает выжигать траву в лесах, не входящих в число заповедных, для того чтобы использовать выжженные пустоши под пастбища. В этих лесах трава бывает нескольких видов, а поскольку каждый из них начинает сохнуть не одновременно, то и выжигают их поэтапно, начиная с февраля и заканчивая в июне. Все это время огонь можно встретить на любой опушке, поскольку каждому дозволено чиркнуть спичкой, проходя мимо высохшего травянистого участка.
Вместе с Уиндхемом мы охотились на черных куропаток в Биндукере близ Тераи. Однажды рано утром Бахадур, мой старый друг, тридцать лет бывший старостой нашей деревни, и я отправились в двадцатипятимильный путь к нашему дому в Каладхунги. Мы преодолели около десяти миль по территории, на которой большая часть травы была уже сожжена, но кое-где встречались иногда отдельные уцелевшие участки зеленого покрова. Когда мы приблизились к одному из них, прямо на дорогу со старой колеей от телег, по которой мы шли, вышел зверь и долго стоял, повернувшись к нам боком. В глаза нам светило яркое утреннее солнце, но по расцветке и размерам мы решили, что это был тигр. Однако, когда зверь пересек дорогу и вошел в заросли, по длине хвоста мы поняли, что это был леопард. «Сахиб, — обратился ко мне Бахадур, — жаль, что сахиб уполномоченный со своими слонами находится в десяти милях отсюда. Ведь это самый крупный леопард в Тераи, и стоило бы его подстрелить».
В том, что на леопарда имело смысл поохотиться, я не сомневался. И несмотря на то что Уиндхем со слонами действительно был далеко, я решил рискнуть. Зверь шел со стороны загона для скота, и, судя по тому, что шел он не скрываясь, охота его была удачной. Когда я изложил свой план — выкурить леопарда из травяных зарослей, — Бахадур выразил готовность мне помочь, хотя он и сомневался в успехе. Для начала следовало определить, насколько велик был участок травы, где скрылся леопард. Сойдя с тропы, мы двинулись по кругу и обнаружили, что участок имел форму конуса площадью около десяти акров. Колея проходила вдоль его основания.
Ветер был благоприятным. Дойдя до самого дальнего края участка, отстоящего от тропы на двести ярдов, я срезал два пучка травы, зажег их и, вручив один Бахадуру, послал его поджечь участок справа. Сам я поджег траву с левой стороны. На участке росла так называемая «слоновья трава», доходившая высотой до двенадцати футов, сухая, как трут. Так что через минуту все вокруг пылало. Бегом вернувшись к колее, я залег в ней и, прижав к плечу свое ружье модели «Риджби-275», стал следить за внешним краем дороги, держа прицел на такой высоте, чтобы пуля попала в тело леопарда, когда он попытается дорогу пересечь. Я лежал в десяти ярдах от границы травы, приблизительно в пятидесяти ярдах от того места, где леопард вошел в ее заросли. Ширина дороги составляла не более десяти футов, и единственным шансом попасть в леопарда было спустить курок в ту же секунду, как он появится. Я был уверен, что зверь решится покинуть траву в самый последний момент и будет стараться сделать это на большой скорости. При этом я никак не должен был задеть Бахадура, так как велел ему залезть на дерево, стоявшее достаточно далеко от дороги, после того, как он подожжет траву на своей стороне.
Выгорела уже половина участка. Огонь грохотал, как экспресс, мчащийся по эстакаде. Вдруг около своего правого плеча я заметил босую человеческую ногу. Подняв голову, я увидел человека, в котором по одежде и внешности узнал Махомедана, пастуха, искавшего, возможно, пропавшего буйвола. Приподнявшись, я повалил его, прошептав на ухо, чтобы он лежал тихо. Для верности я забросил на него свою ногу. Огонь приближался, и когда до него оставалось всего двадцать пять ярдов, леопард ринулся через дорогу. Нажав курок, я только и заметил, как взметнулся хвост зверя. Трава слева от нас была выжжена несколько дней назад, и в лесу обгоревших стеблей я видел уходящего леопарда и по его движению понял, что он ранен. Но по тому, как при выстреле взлетел кверху его хвост, я не мог с уверенностью сказать, что рана зверя была смертельной. Я поднялся с земли и, крепко держа пастуха за руку, побежал вместе с ним по дороге через густые клубы дыма. Языки пламени угрожающе извивались над нашими головами. Мы увидели лежащего на земле леопарда, только подойдя к нему почти вплотную. Не теряя времени, ибо жара была чудовищной, я подбежал и вложил хвост леопарда в руку пастуха, положил сверху свою, и вместе мы поволокли зверя прочь от огня. Вдруг, к моему ужасу, леопард открыл пасть и оскалил клыки. На наше счастье, пуля прошла через шею и парализовала зверя, и к тому моменту, когда ярдов через пятьдесят мы остановились, леопард был уже мертв. Но как только я разжал свою руку, мой невольный помощник отпрыгнул от меня в сторону, как если бы я его ударил, и, сорвав с головы свой бурнус и прижимая его к себе, бросился бежать так, как не бегал до него еще ни один местный пастух.
