«Что это? Непрофессионализм?» — наверняка подумают наверху. — «Почему такой пустяк не заметили при согласовании документации? Какие это Главные конструкторы!»
Взорваться же, первой опытной ракете вроде бы на роду написано, и когда она разнесет старт, тогда в перечне вероятных причин взрыва и будет указана необходимость переделки пускового стола. По результатам лётного испытания.
Но при этом, сроки первого лётного испытания будут выдержаны.
Площадка для эвакуации всех, кто служит, работает по найму на 43-й площадке или прибыл сюда в командировку, никак не оборудована и находится прямо в пустыне за монтажно-испытательным корпусом. Это территория определена комендатурой, как место, прямо противоположное курсу полета ракет, запускаемых со стартовых позиций площадки.
В то же время, эвакуация населения на это же место при пусках королёвских «семерок» с 32-й площадки не поддается логике, так как находится на продолжении прямой, соединяющей 32-ю и 43-ю площадки, только на полтора километра дальше последней. Сбившаяся с курса ракета с равной вероятностью может угодить как в саму 43-ю площадку, так и в место эвакуации.
Поскольку время пусков ракет зависит от так называемого «стартового окна», то пуски могут выполняться не только днем или в тёплую погоду, но и ночью, и в лютые морозы. Это означает, что и эвакуация проводится в любое время суток и при любой погоде.
Но неудобства эвакуированных с лихвой компенсируются фантастическими зрелищами пусков, особенно если речь идет о ночном старте королёвской «семерки». На большой высоте происходит отстрел пиропатронами четырех боковых блоков, выработавших топливо. Двигатель, расположенный в центре, продолжает уводить облегченную ракету дальше в космос, а «боковушки» разлетаются в стороны. Жидкий кислород, остатки которого дренируются из баков в атмосферу, рисует в ночном небе гигантский призрачный голубоватый крест, наблюдаемый даже с Алтая. Это вызывает в душе очевидца непередаваемо сильные чувства, заставляя утвердиться в величии человеческого разума на мистическом фоне, отдающем холодом потустороннего мира.
Люди, живущие за тысячи километров от полигона, не имея объяснений такому явлению, воспринимают его почему-то, как северное сияние. Даже в разгар лета.
Вот и теперь с площадки эвакуации видна призрачная на фоне голубого неба белая ракета Р-36, а вся картина из-за слегка расплывчатых очертаний, размытых расстоянием и маревом, невольно ассоциируется с картиной Верещагина «Мавзолей Тадж-Махал».
Сюда, в зону эвакуации, не доносятся предстартовые команды, но замершая многотонная транспортно-установочная платформа, будто игрушка, отведенная от ракеты на угол тридцать градусов, сигнализирует о приближении момента пуска.
Как в немом кино, бесшумно, по горизонтали, вспыхивает малиновое пламя запустившихся рулевых двигателей.
Одновременно с долетевшим звуком запустившихся «рулевиков» стартовая площадка беззвучно скрывается в огненном шаре взрыва двухсот тонн компонентов топлива. Ожидание звука чем-то похоже на ожидание боли человеком, порезавшим руку, — факт состоялся, а досада и боль придут только через несколько секунд.
Хлёсткий звук ударной волны поднимает невесть откуда взявшегося зайца. Он перепугано мечется, выполняя немыслимые прыжки, уворачивается от многочисленных охотников, пытающихся ударить его ногой, брошенным предметом или набросить какое-нибудь покрывало, прихваченное для того, чтобы присесть в ожидании пуска. Азарт охоты увлек всех, даже появившихся недавно на полигоне военнослужащих-девушек.
Расшифровка пленок телеметрии, проведенная нами в тот же день в вычислительном центре на «десятке», показала, что межконтинентальная баллистическая ракета нового типа, прежде чем уничтожить стартовую позицию, преодолела расстояние в 20 миллиметров.
Высота полета была зарегистрирована датчиком контакта подъёма.
— Мужики! Знаете, какое кино будет сегодня в клубе?
Назаров появился с наружной стороны МИКа, где Ковалёв и Астахов с помощью брандспойта отмывали от гептила и азотного тетроксида обломки камер сгорания. Обломки были собраны собранные в радиусе не менее полукилометра от пускового стола.
— Чапаев? — предположил Астахов.
— Не угадал, — голос Назарова звучал взволнованно.
— Тогда про то, как на Марсе будут яблони цвести, — Астахов увидел, что Назаров отрицательно качает головой. — Ну, тогда не томи, говори.
— «Бабетта идёт на войну» — глаза Назарова торжествующе сверкали оттого, что он так удивил всех, отчего и получил возможность наблюдать обалдевшие физиономии.
— Врешь, поди, — осторожно предположил Коля Прядкин.
— Нет, нет, правда, — продолжал убеждать нас Назаров.
— Тогда это серьезный просчет в работе политорганов, — заметил Астахов. — Ну и почему ты еще здесь? Ну-ка беги в клуб и бери билеты на всех. Знаешь, сколько народа понаедет со всех площадок?
Назаров собрал с присутствующих по двадцать копеек и помчался за билетами.
Назаров во время учебы в институте был отчислен после первого курса за неуспеваемость, военкомат тут же подгрёб его и отправил служить на Черноморский флот. «Курортный флот», как называл его Назаров за рюмкой спирта, вспоминая о морской службе.
— Представляете, — простодушно говорил он, — только попал на корабль, как сразу же схлопотал наряд на камбуз. А там мне говорят, что в макаронах очень часто попадаются гвозди и поэтому необходимо продуть несколько коробок макарон, чтоб хватило на всю команду. Пока я продувал, двери на камбуз не закрывались, вся команда прибегала смотреть на меня, салагу. А когда пошли в поход, то меня поставили на самый нос корабля, дали лопату и заставили разгонять ею туман.
В память морской службе Назарова прозвали «Адмиралом», и это несмотря на то, что он частенько позорил столь высокое звание — в усмерть пьянел от граненого стакана спирта, вульгарно разбавленного водой, после чего направлялся «в люлю», то есть, в свою койку.
Во сне он был страшен — скрипел зубами, стонал и невыносимо храпел в перерывах между стенаниями и зубовным скрежетом. Результатом было перетаскивание Назарова на матраце на предстоящую ночь в ванную комнату, где его укладывали на пол, головой под постоянно журчавший унитаз.
Если же к тому времени, как народ начинал собираться в кино, Назаров не успевал уснуть, то увязывался вместе со всеми. Тогда на сеансах на непечатном языке звучали громкие комментарии к происходящему на экране, нелестные для героев фильма.
