Глава 10
Оспа
В начале правления Елизавета регулярно посещала дворец Хэмптон-Корт, построенный на берегу Темзы. Дворец являл собой поистине величественный вид: кирпичи, покрашенные в красный цвет, три яруса решетчатых окон, ухоженный парк, преобразованный по приказу Генриха VIII в тот год, когда родилась Елизавета, и позолоченные флюгеры, которые держали золотые звери, высоко над башенками и куполами на уровне крыши.[290] Внутри дворец на восемьсот комнат был столь же величественным. Все стены украшали великолепно раскрашенные гобелены; потолки и полы во всех помещениях внутренних покоев были вызолочены и расписаны по-своему.[291]
Привилегированные гости поражались при виде роскоши самого внушительного помещения дворца – приемного зала королевы, знаменитого Райского зала, где Елизавета, сидя на троне, обитом коричневым бархатом, вышитым золотыми нитями и украшенным бриллиантами, давала аудиенции, принимала иностранных послов и проводила публичные церемонии. Над троном висел балдахин, изготовленный для Генриха VIII, расшитый королевскими гербами, окруженными эмблемой ордена Подвязки; герб украшали крупные жемчужины и бриллиант. Рядом стоял стол, накрытый скатертью, «расшитой сплошь жемчугом», а на нем – отделанные драгоценными камнями водяные часы, зеркало, украшенное жемчугом, и шахматы из алебастра. Рядом помещалась библиотека, в которой, помимо многочисленных книг, хранились всевозможные диковинки, в том числе перламутровая шкатулка, трость, «сделанная из рога единорога» и кубок из лосиного рога; считалось, что он разобьется, если в кубок подсыплют яд. Еще в одной комнате стояла кровать, которую Генрих VIII брал с собой на осаду Булони в последние годы своего правления, и кровать, в которой Джейн Сеймур родила Эдуарда VI.
Как заметил один гость-итальянец, дворец также «изобиловал всевозможными удобствами». По свинцовым трубам общей протяженностью 3 мили во дворец доставлялась свежая вода для купания и приготовления пищи. В ванной Елизаветы имелась изразцовая печь, которую топили так называемым «морским углем» (его привозили с каменноугольных месторождений, расположенных у морского побережья). Скорее всего, с помощью печи создавали пар наподобие турецкой бани.[292]
В начале октября 1562 г., находясь в Хэмптон-Корте, королева почувствовала недомогание и решила принять ванну перед тем, как отправиться на укрепляющую прогулку в парк. Через день или два у нее поднялась температура и закружилась голова, начался озноб. 15 октября она вынуждена была поспешно прервать письмо к Марии Стюарт словами: «Жар, от которого я страдаю, не дает мне далее писать».[293] Немедленно послали за доктором Беркотом, в высшей степени уважаемым врачом, выходцем из Германии. Он диагностировал оспу.[294]
Ужасные симптомы оспы описал юрист, переводчик и врач Томас Фэр, чей «Распорядок жизни» (1544) стал одним из самых популярных читаемых медицинских трактатов того времени: «Признаками служат зуд и раздражение кожи, как будто ужаленной крапивой, головная боль и боль в спине и т. д.; иногда все члены покрываются струпьями или язвами, которые проходят стадии пятна, папулы, пузырька, пустулы, уродующих тело, а также сильные боли в области лица и глотки, сухость языка, охриплость голоса и, у некоторых, дрожание сердца от высыпаний».[295]
Так как у королевы большинства симптомов не наблюдалось, сначала она отказалась верить диагнозу Беркота и потребовала, чтобы «этого мошенника» убрали с глаз ее долой. Несомненно, Елизавета очень испугалась оспы, болезни, после которой выживали немногие. У выживших же часто оказывалось изуродованным лицо. Какая ужасная перспектива для ее тщеславия! Несколько фрейлин переболели оспой за несколько недель до королевы, а Маргарет Сент-Джон, графиню Бедфорд, двадцати девяти лет, ровесницу королевы и мать семерых детей, оспа свела в могилу.
На следующий день состояние Елизаветы ухудшилось. В письме герцогине де Парма де Квадра писал, что «королева заболела лихорадкой в Кингстоне и теперь болезнь перешла в оспу. Сыпь не может прорваться, поэтому ее жизнь в большой опасности. В полночь спешно отправили в Лондон за Сесилом. Если королева умрет, это произойдет очень скоро, самое большее через несколько дней, и теперь здесь только и разговоров о том, кто станет ее преемником».[296]
Прошло четыре дня; высыпаний по-прежнему не было, но жар усилился, и королева впала в кому. Елизавета была на грани жизни и смерти; судьба Англии целиком зависела от исхода ее болезни. Когда распространилась весть о том, что у королевы оспа, вся страна затаила дыхание. Впервые с начала правления Елизаветы ее советники испугались. Она бредила, не приходила в сознание. Члены Тайного совета собрались на срочное совещание, чтобы избрать преемника.[297] «В тот день во дворце царило великое волнение, – сообщал де Квадра, – и, если бы ей вскоре не стало лучше, многие тайные мысли стали бы явными». Тайный совет дважды обсуждал вопрос о престолонаследии, однако им не удалось прийти к согласию. Одни «желали следовать завещанию короля Генриха и провозгласить наследницей леди Кэтрин Грей»; другие поддерживали притязания Стюартов, в частности Марии Стюарт. Роберт Дадли, среди прочих, как говорили, был «резко против» Кэтрин Грей и встал на сторону Генри Гастингса, 3-го графа Хантингдона, видного протестанта и потомка Эдуарда III, к тому же мужа Кэтрин Дадли, младшей сестры Роберта Дадли.[298] Обсуждение затянулось далеко за полночь, но ни к какому решению так и не пришли.
Полагая, что конец близок, советники Елизаветы встревоженно толпились вокруг ее постели. Через несколько часов она пришла в сознание и на случай своей смерти просила их назначить лорда Роберта Дадли протектором с доходом 20 тысяч фунтов в год. По словам одного очевидца, при виде их замешательства «королева объявила, что, хотя она любит и всегда любила лорда Роберта, Господь свидетель в том, что между ними никогда не было ничего недостойного». Кроме того, она повелела назначить Тэмуорту, конюху, подчиненному Дадли, пенсию в размере 500 фунтов в год.[299] Может быть, Елизавета наградила Тэмуорта за осмотрительность, за то, что он держал язык за зубами и никому не рассказывал об отношениях его хозяина и королевы?
Двух конных гонцов срочно послали за врачом; доктор Беркот вернулся ко двору. Еще досадуя на королеву, он в сердцах бросил посыльным: «Что за бедствие! Если она больна, дайте ей умереть! Назвать меня мошенником за мою доброту!» Один из посыльных пригрозил убить доктора, если тот не поедет с ними и не сделает все возможное для спасения королевы. Вынужденный подчиниться, Беркот сел на лошадь и галопом поскакал назад, в Хэмптон-Корт, где его привели к постели Елизаветы. Он чуть не опоздал. В ночь на 16 октября «придворные горевали по ней, как если бы она уже умерла». Затем, вскоре после полуночи, на руках королевы выступили первые красноватые пятнышки. Заметив их, Елизавета испуганно спросила у Беркота, что это такое. «Это оспа», – ответил он, на что Елизавета простонала: «Божье наказание! Что лучше – рубцы на руках и лице или смерть?»[300]
