Сам Киселев в обзорной записке назван не был. Его имя находится на отдельном листке, где несколько фамилий записаны рукой Александра I.
Вернемся к фразе из безымянного письма: «Быв уведомлен о Его щедрых помышлениях…»
Этот оборот – «быв уведомлен» – не указывает на прямое участие автора письма в движении награды Киселева. Похоже, что Искомый вмешался со стороны.
Сопоставим продолжение фразы о «щедрых помышлениях» – «я их расстроил доводами, коих ныне стыжусь», – и сделанную царем запись фамилий генералов, не внушающих доверия.
Откуда взялись заподозренные имена? С чьего голоса, с чьих слов сделана царская запись?
Нет ли здесь следов одного и того же разговора?
Похоже, что непроясненные тексты сами объясняют друг друга…
Каковы были отдаленные последствия событий, разыгравшихся в Семеновском полку?
Сначала по неоднократному настоянию Васильчикова из гвардии в обычные пехотные войска были перемещены его ближайшие подчиненные – командир 1-й дивизии Г. В. Розен, командир 2-й дивизии Я. А. Потемкин. Однако поспешное «сбрасывание груза» Васильчикову не помогло.
Осенью 1821 года заменили его самого, а также начальника его штаба. Им был не кто иной, как будущий шеф жандармов А.X. Бенкендорф. Затем пришла очередь Закревского, его перевели в Финляндию генерал-губернатором. Наконец, свалили Волконского.
Все вновь назначенные лица были ставленниками Аракчеева.
А все смещенные – его противниками.
И тут в сознании Васильчикова задним числом укоренилось весьма упрощенное понимание событий: беспорядки в Семеновском полку подстроил Аракчеев. То была интрига, предпринятая для того, чтоб отдалить от государя истинно преданного престолу и отечеству И. В. Васильчикова!
При Николае все его прежние воинские начальники и сослуживцы снова пошли вверх. Волконский стал министром. Закревский – министром. Меншиков – министром. Бенкендорф – министром.
А Васильчиков? Председателем комитета министров.
В этой должности и находился в мае 1846 года бывший командующий гвардейским корпусом, он же основатель тайной военной полиции, Васильчиков. Впрочем, уже не Васильчиков, а князь Васильчиков. Здоровье князя пошатнулось. Силы заметно таяли. Через девять месяцев, в феврале 1847 года, он скончался.
Наиболее почтительный отзыв принадлежит лицейскому сверстнику Пушкина, впоследствии удачливому бюрократу Модесту Корфу. Как сказано в его «Записках», Васильчиков «был единственный человек, который во всякое время и по всем делам имел свободный доступ и свободное слово к своему монарху: человек, которого Николай I не только любил, но и чтил как никого другого; один, в котором он никогда не подозревал скрытой мысли, которому доверялся вполне и без утайки как прямодушному и благонамеренному советнику, почти как ментору; один, можно сказать, которого он считал и называл своим другом».
Не удивительно, если Николай счел нужным сохранить в тайне имя похитителя когда-то не дошедшей до Киселева царской награды.
Иные похвалы Корфа явно преувеличены? Пусть так. Но отношение Николая обрисовано верно. Не случайно портрет Васильчикова висел над изголовьем в царской опочивальне.
Примечательно, что не только похвалы Васильчикову, но и самый резкий отзыв о Киселеве принадлежит тому же Корфу. Самые озлобленные мемуарные заметки о Пушкине принадлежат ему же. Преуспевающий бюрократ, видимо, делил весь живой и весь загробный мир на нужных людей и людей неудобных, безвыгодных.
Очевидно, Модиньке Корфу осталось неизвестным меткое замечание Васильчикова: «Корф, когда благодарит за полученную награду, тут же, кланяясь, испрашивает другую».
Что ж, если бы Васильчиков на закате своих дней был бы таким, каким описал его Корф, он, пожалуй, был бы способен возвратить присвоенное даже без принуждения.
Противоположное мнение о Васильчикове – в первую половину его деятельности – находим в одной из декабристских агитационных статей:
«Васильчиков, в котором природа соединила ограниченный ум и большое терпение, слабый характер и сильное желание возвыситься, недостаток и неразборчивость способов, с помощью пронырства неустанного, грубого голоса лести, но еще более по духу времени, – Васильчиков был назначен Императором в начальники гвардии».
Такой человек вполне мог присвоить все, что ни попадется под руку…
Мы приближаемся к порогу, за которым читателям предстоит остаться наедине со своим воображением.
На всякий пожарный случай напомним некоторые истины, в свое время высказанные превосходным текстологом-пушкинистом Г. О. Винокуром.
Прочтения и толкования загадочных текстов редко бывают окончательными. Всегда могут обнаружиться ранее неизвестные документы. Либо появятся новые технические средства, порождающие новые методы анализа. Наконец, могут найтись более проницательные умы. Они вновь пойдут по, казалось бы, изъезженной колее, повторяя предшественников. Но где-то по-другому увидят связи явлений.
Пока что скажу свое нынешнее мнение. Автором безымянного письма к Киселеву считаю И. В. Васильчикова.
…Перед самой сдачей готовой рукописи в набор оба французских письма – одно беловое, безымянное, к Киселеву, другое черновое, от Васильчикова к императору Александру – я прочитал по телефону Кирилле Романовне Фальк. Внучка К. С. Станиславского, дочь художника Р. Фалька, она провела детские годы во Франции и знает французский язык как свой родной. Я попросил на слух оценить и сопоставить меж собой уровень владения французским языком в каждом из двух писем.
Моя собеседница сказала, что ни в одном из писем нет языковых погрешностей. Беловик – письмо к Киселеву – стилистически отделан безупречно, звучит изящно, изысканно. Черновик – письмо к императору – витиеват и еще не очищен от повторений, от топтания на одних и тех же словах.
Различие стадий отделки не меняет вывода: уровень владения языком одинаково высокий. Это еще ни о чем не говорит, ведь в то время многие хорошо знали французский.
Но есть общая черта, позволяющая предположить, что у обоих писем один и тот же автор. В обоих случаях автор, увлекаясь своими переживаниями, оказывается не в ладах с внутренней логикой.
«Заметьте, что две предпоследние и последняя фразы первого письма противоречат друг другу».
Кирилла Романовна четко объяснила – и все это на память, на слух, – в чем именно там противоречие!..
Вряд ли кто из читателей выучил тексты писем слово в слово.
