Женька пришел в уверенности, что нашел для себя смысл жизни в ловле жереха. Он уехал из Москвы и последние годы жил в Поленове, где и похоронен на берегу реки.
Если говорить о жизни отца в целом, то самым близким и преданным другом была для него жена, наша мама. Он всегда говорил о ней со слезами восхищения и неустанно повторял, что единственное, с чем ему в жизни бесспорно повезло, так это с женой. Отец очень любил рассказывать о том, как они с мамой познакомились. Это было на теннисных кортах: шли какието соревнования, и мама в них участвовала. Папа уже обратил на нее внимание, и вдруг объявляют, что играют в паре Эрзютова и Эрзютов. Папа сразу сник: он не знал, что это мамин брат. Но в этот же день, после соревнований, балетмейстер оперного театра Александр Заровский, который тоже увлекался теннисом, познакомил их. Недоразумение с братом выяснилось, и папа начал «осаду». По его словам, он сразу понял, что это и есть она, его судьба. Ухаживал он красиво, с цветами, конфетами и премьерами. Мама была на семь лет моложе его и полагала, что праздник будет вечным. Но ее ждала совсем не легкая жизнь. В советское время, когда творчество отца было зажато нелепыми идеологическими ограничениями, мама сумела дать отцу другую свободу, которая в некоторой степени компенсировала его творческую несвободу. Это давалось ей ценой жертвы с ее стороны. Мама создавала ему оптимальные по тем временам условия. Это было нелегко: мы жили в двух комнатах коммунальной квартиры с соседями, с печками, с керосинками. Одна комната была полностью папина, там были его книги, там было его маленькое царство. Вторая комната была «женской половиной». Нас там было четверо: мама, бабушка, моя сестра Агния и я. Печки топила мама, у отца это плохо получалось.
Иногда папа колол дрова и очень гордился, если ему удавалось попасть топором по полену, мама же делала это с легкостью.
Папу никогда не стесняли в возможности покупать книги – это было частью его жизни. У него была прекрасная библиотека, которую он полностью собрал сам и очень ей гордился. Он считал, что у него одна из лучших в городе библиотек по искусству и, наверное, по тем временам это так и было. Он совершал почти ежедневные «пробежки» по книжным магазинам, где его знали все продавцы и откладывали для него все дефицитные книги по искусству. Приобретение новой книги для отца всегда было событием, которому он радовался, как ребенок. В своем море книг он прекрасно ориентировался, мгновенно мог найти нужную и знал, в какой книге или брошюре содержится необходимая для него или нас информация.
Мама никогда не забирала у отца всю зарплату, как иные жены, чтобы потом каждый день давать рубль на обед. Он имел определенную свободу в тратах. Отец был гурманом и часто обедал не дома, а в ресторане. Это называлось «пообедать в городе». Бывало, мама, убегая на очередные соревнования, говорила отцу: «Маркушенька, пообедай, пожалуйста, сегодня в городе». И папа отправлялся в ресторан, иногда брал меня с собой. Вот это был праздник! Лучшая в городе кухня была тогда в ресторане «Москва». В те времена публика там была интеллигентная, папа встречал много знакомых, театральных критиков, актеров, режиссеров. Это был особый мир, особая атмосфера, умные безалкогольные разговоры, мне очень нравилось чувствовать свою сопричастность.
Родители были очень разными: отец – интеллигент, интеллектуал, для которого физический труд был совершенно неорганичен, и мама, умевшая буквально все – и покрасить полы, и заштукатурить стену, и мгновенно приготовить обед. У нас дома существовала такая шутка: когда мама чинит электричество, папа держит свечку. Папу восхищало в маме абсолютно все: и ее внешность, и то, что мама преподавала электротехнику в речном училище, и ее национальность. Он очень гордился тем, что мама была наполовину эрзя. Папа настоял на том, чтобы мама после замужества оставила свою удивительную колоритную фамилию – Эрзютова.
Но предметом особой гордости для отца были мамины спортивные достижения – мама была чемпионкой России по теннису. В доме царил культ тенниса, это был любимый вид спорта и отца, и мамы. В теннис играла вся семья, и уклониться от тренировок нам, детям, было просто невозможно. Теннис – была наша обязанность, наш стиль жизни, а для мамы – сама жизнь. Она часто ездила на соревнования, чему папа никогда не препятствовал. Позже он мне рассказывал, что всегда опасался, что мама на соревнованиях встретит высокого, стройного голубоглазого блондина (папа был невысокий брюнет). Папа очень любил сам играть в теннис, всегда брал с собой на гастроли и в отпуск теннисную ракетку и находил себе партнеров для игры. Мама тоже добросовестно играла с ним, конечно, не в полную силу, и он очень гордился, если ему удавалось выиграть у нее сет.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что у них был очень органичный и прочный союз, основанный на любви, уважении и полном доверии. Я не помню, чтобы они когданибудь ссорились и повышали друг на друга голос. Наверное, у них были разногласия, но мы, дети, об этом не догадывались. Во многом это была заслуга отца – он был очень тактичным человеком, не любил говорить неприятное, предпочитал промолчать и уйти в свою комнату.
А там был его мир, его тихая обитель. Папа очень много читал. Книги давали ему возможность компенсировать то, чего он был в жизни лишен в силу разного рода обстоятельств. Он всегда мечтал о путешествиях, но в Грецию его не пустили, Испания и кругосветное путешествие тоже остались мечтой. Свою жажду дальних странствий он удовлетворял чтением книг. Он знал флору и фауну всего мира. Не видя воочию ни одного из прославленных западных соборов, прекрасно знал и очень любил архитектуру.
У отца была большая библиотека исторического романа. Он собирал ее, когда работал в театре, так как считал, что именно историческая канва, облаченная в художественную форму, должна помочь режиссеру ощутить дух времени и верно воссоздать в спектакле историческую обстановку.
У него было особое отношение к Востоку. Его любовь к восточной поэзии, восточной мудрости, восточному искусству можно отчасти объяснить его специализацией по художественной культуре Востока, полученной в университете. Сыграли свою роль и годы детства и юности, проведенные на Кавказе. Он высоко ценил персидскую поэзию, и Саади, и Хафиза, и Фирдоуси, но особо выделял Омара Хайяма, который был его любимым поэтом. Он знал практически всего Хайяма наизусть и некоторые четверостишья часто цитировал:
Чтоб мудро жизнь
