Видя, что Мишка удивлен, она вскинула радостно брови — да, вот так я умею петь, и мне хорошо петь с тобой.
«Сердцу хочется ласковой песни и хорошей большой любви…»
Она пела, будто говорила ему — да, это мне хочется и песни и любви. Ты понимаешь? Он глядел на нее, и в его сердце — он это впервые ясно чувствовал! — жила и песня, и любовь.
— А хочешь, спою тебе еще? Пела одну песню эвакуированная, в Сибири. Мужа у нее убило под Ленинградом… Она та-ак пела! Если б ты слышал!.. Я, конечно, не так… Ну, давай. В этой же тональности.
Надя встала возле Мишки. Повернулась к окну. И вдруг издалека-далека, еле слышные, донеслись щемящие звуки. Они нарастали. Они сливались в мелодию той, безымянной, бесконечной в своей просторности, русской песни, в которой, боже мой, и слов-то почти нет, а как же она берет за душу!..
«Ой, взлета-а-ала… Ой, лета-а-ла го-орлинка-а-а да рядом с я-а-асным со-о-околом…»
Вскинув голову, Надя вела причудливую мелодию, по-прежнему глядя в окно и, может быть, видя и заснеженную Сибирь, и ту обездоленную женщину. И Мишке показалось, что он раньше уже где-то слышал эту песню и что она живет в нем; что он знал ту женщину, которая пела ее, — женщина была похожа и на мать его, и на соседку тетку Химку, и на многих женщин военной поры.
Одними аккордами поддерживал Мишка пение — не по-девичьи вдумчивое и сердечное.
«Ой, да попал сокол в бурю че-о-орную-у-у, да по-лома-а-ала буря крылья соко-о-линыя-а-а…»
На пронзительно-звенящей высоте оборвала Надя песню и опустилась на стул. С минуту молчала. Потом сказала, как выкрикнула:
— Хорошая, правда?
Пригубила вина и уже тихо спросила:
— Примут меня в музучилище?
— Думаю, да, — уверенно ответил Мишка. — С таким голосом и слухом… А кроме… ты так переживаешь…
— Все! — Надя решительно встала. — Через два года кончаю десятый — и в музыкальное!
— Слепой сказал — посмотрим, — отозвалась мачеха.
— Только музыкальное, — твердо сказала Надя.
К вечеру они вышли погулять. Прошли до Петровского сквера. Спустились вниз к реке. Под старой разлапистой вербой, выброшенная на берег, лежала вверх дном лодка. Они уселись на нее.
— Ты очень хороший, Миш, — сказала Надя. — И я тебя поцелую.
— Тогда я тебя поцелую дважды. За тот раз. Ладно? — перешел на шепот Мишка, удивляясь тому, что он сказал.
— За какой тот? Никакого раза не было.
Мишка повернулся к Наде и увидел — у самых своих глаз — на мочке ее уха родинку и прижался губами к ней.
— Не целуй ее. Ты меня оглушаешь, — Надя шептала, запрокинув голову. Потом вскочила.
— Ой, я не знала, что люблю целоваться. Только, чур, ты никому про это. Ладно?
Они гуляли до поздней ночи. Несколько раз Надя приостанавливала Мишку и говорила:
— Мне так хорошо. Но почему-то и грустно. Почему?
Мишка пожимал плечами.
За рекой, далеко над лесом, взошла луна. В ее свете руины города казались сказочными замками…
— А вы сами поете, Миша? — спросила хозяйка стола.
— Немножко когда-то пел.
— Наверное, украинские песни? Спойте.
— Да, спойте украинское, — присоединилась к просьбе и Надежда.
Михаил Сергеевич давно т а к не пел.
«Дывлюсь я на небо та й думку гадаю, чому ж я не сокил, чому не литаю? Чому мени, боже, ты крылец не дав? Я б землю покинув та й в небо злитав!..»
Нет, землю не покинешь.
Утром следующего дня Мишке в училище та самая величественная женщина, которая вчера расхваливала его, сказала, что училище своим ученикам не предоставляет общежития. Училище помогает инвалидам войны оплачивать квартиры. А таким, как Мишка, оно помогать не может. Стипендия сто шестьдесят рублей — и все.
Мишка сначала не понял сути сказанного. Нет общежития — он снимет комнату. Он не будет медлить.
Мишка отправился на поиски квартиры. В ближайших домах, возле училища, оказалось, либо уже жили такие же, как он, учащиеся, либо не сдавались квартиры. Мишке отвечали: нет или самим тесно.
Чем шире становился круг поисков, тем чаще Мишка спускался в подвалы.
В одном подвале встретила его женщина. У ног ее ползала девочка с испачканными свеклой щеками.
— Да, угол можем сдать, — сказала хозяйка. — Нам нужны денежки с энтой кралей.
Она взяла девочку на руки и хотела было подбросить над собой. Да вовремя спохватилась. Иначе девочка стукнулась бы о сводчатый потолок. Мишку проколола насквозь мысль о том, как больно бы девочка ударилась.
— Никак не привыкну. Проклятый, висит над темем, — ругнулась хозяйка; потом сказала Мишке: — Вот там, за ширмой, устроит тебя? Сто пятьдесят рублей цена.
Мишка сделал три шага к окну. На широком подоконнике была постлана тряпка. Поверх лежала какая-то кацавейка.
— Тут моя кралечка глядит на улицу, — подала голос хозяйка.
В окне мелькали ноги.
— У нас с ей игра есть. Узнавать по ногам, кто прошел. Да, Лиленька? Знаешь, дорогой, сколько ног проходит? И в сапогах, и в туфельках-лодочках, я до войны такие износила — одну пару, и в галошах, и босых — о, сколько их, босых!.. Всякие ноги. И по ним человека видишь! Во!..
Словно снега бросили за шиворот Мишке. «Боже мой, — подумал он сокрушенно. — Глядеть на свет дня и видеть одни ноги. Изо дня в день!..»
Вправо от окна стояла койка. За ней — раскладушка. Их разделяла ширма — старое солдатское одеяло. По краям оно было растрепано, бахрома походила на вермишель.
— На раскладушке спит кралечка. За ней можно еще одну койку поставить. Под стеной места хватит, — пояснила хозяйка. — А хошь, ты поближе ко мне?
Мишка взглянул вдоль серой сырой стены. «Рядом с н е й?» Он посмотрел на хозяйку. Свет падал ему на лицо, и она уловила его недоумение.
— Что? Не нравится?.. Ой, да ты молоденький… Какая нужда в город-то пригнала?
— Учиться музыке, — тихо ответил Мишка.
— На чем же ты музыканишь?
— На баяне.
— О-о, — протянула хозяйка, покачивая на руках дочку. — Что ж ты, и тут будешь играть?
— А как же?
— Ну, милый! Тогда мы не сойдемся. Мне, знаешь, хватает вот этой музыканши.
Она ребром ладони вытерла нос девчушке.
— И денег твоих не надобно!
Мишка выбрался из подвала и облегченно вздохнул.
В подвалы он больше не заходил. Квартир в уцелевших и полуразрушенных домах не попадалось. Лишь на окраине, на спуске к реке, он нашел уютный — в садике — домик. В нем жила старуха, подслеповатая, согбенная годами. Она согласилась сдать Мишке маленькую отдельную комнату.
