Первому изданию своего сочинения «Природа» Эмерсон предпосылает эпиграф из Плотина: «Природа только образ или подражание мудрости, душе. Природа действует, но не осознает» (49, 446). Трансцендентальный романтизм фактически призывал к возврату «в природу» только ради того, чтобы продемонстрировать подчинение природы абсолютному духу и в конечном счете произвести полную спиритуализацию материального мира. В системе «бог — природа — человек», или, вернее, «абсолютная душа — природа — человек», среднее звено — «природа» — выполняло пассивную функцию. Строго говоря, «корреспонденция» с абсолютом возможна и без природы, считал Эмерсон. И потому он логически приходит к выводу: «Не в природе, а в человеке вся красота и все ценное, что он видит. Мир сам по себе весьма пуст и всем своим великолепием обязан этой золотящей, возвышающей душе» (48, 120).
Начиная свои философско-натуралистические размышления, Эмерсон ставил целью доказать гармоничность мироздания и уяснить место человека в царстве живой природы. Но в конце своего философского поиска он пришел к парадоксу: природа вторична, она чужда человеку, мироздание имеет только духовную гармоническую насыщенность. Природа лишилась у Эмерсона субстанциональной ценности.
В основе противоречивого отношения Эмерсона к природе лежит более фундаментальное противоречие романтического натурализма в целом.
Пытаясь решить проблему отношения человека и природы, романтизм с самого начала наделяет природный мир идеально-трансцендентными свойствами. Отвергая возможность присутствия идеала в современном ему обществе, романтик, условно говоря, ищет ту область бытия, куда бы можно было поместить этот идеал. И ею оказывается природа. Если в каноническом христианстве считалось, что связь человека с богом (абсолютом) опосредствована церковью, то в протестантизме признается возможность непосредственного общения человека с богом. У трансценденталистов это получает философское обоснование в учении об отношении природы и человека. При этом статус природы оказывается под вопросом. Романтик делает акцент на некоем трансцендентальном смысле природы, якобы слитом с нею. Материальное бытие природы хотя и подразумевается, но отодвигается на второй, если не на третий план. Практически это означает, что философ-романтик, находясь, скажем, в лесу или на берегу реки, обращает внимание не на сам окружающий его ландшафт, а на свои субъективные переживания тех или иных состояний внешнего природного мира, чрезвычайно возвышая и абсолютизируя эти переживания, а также придавая им символический смысл. За каждым явлением природы романтик ощущает присутствие идеала.
Однако этот путь, а именно им шел Эмерсон, приводит к фактической утрате живого ощущения природы. Материальное бытие приобретает сугубо отрицательную ценность. Более того, это бытие начинает выступать у романтиков в качестве главного препятствия на пути постижения абсолюта. Поэтому на определенном этапе творческой эволюции многие романтики вообще устраняли опосредствующую инстанцию между человеком и абсолютом.
Торо жил именно в тот период, когда американский романтизм испытывал свой бурный, но недолгий подъем. Однако приверженность Торо к романтизму не помешала мыслителю трезво оценить слабости концепции Эмерсона, стремясь преодолеть которые Торо развил далее романтико-натуралистический взгляд на природу.
Основу бытия природы, по мнению философа, составляют процессы «обновления» и «возрождения», которые интерпретировались им почти исключительно как трансцендентально-духовные явления, хотя и имеющие аналогии в материальном мире. Однако учение о «возрождении» подразумевало некоторые аспекты философской деятельности, выходящей за пределы эмерсоновской теории. Как известно, уолденский эксперимент, прославивший со временем личность Торо, состоял в демонстративном уходе из общества на уединенное житие в лесную хижину. Этот поступок представлял собой акт «возрождения» и «обновления» внутреннего Я мыслителя. Следовательно, в резком противоречии с идеями Эмерсона Торо требовал не только духовного отстранения от общественной жизни и погружения в созерцание природы, но и практической деятельности в соответствии с философскими идеями. Эксперимент должен был показать, что природа, близости которой искал Торо, имела для него не только субъективно-трансцендентальный, но и конкретно-материальный смысл. Вся философско-практическая позиция Торо свидетельствовала о его внимании к материальному природному опыту, к действию и поступку.
Так же как Эмерсон, Торо видит в природе тайну, которую человек должен разгадать. Но «таинственность» природы понималась ими по-разному. Торо, приближаясь к Гёте, помещает тайну природы в само природное бытие. Для Торо идеальное и материальное существования как бы слиты в природе, в то время как для Эмерсона таинственность находится вне природы, в мире скрытых идеалов, стоящих за природными феноменами. В результате Торо отказывается в противовес Эмерсону поместить человека над природой. Торо искал в материальной природе партнерства. Познавательное отношение человека к природе он в отличие от Эмерсона трактует не как подчинение природы человеку, а как вовлеченность человека в ее мир, слияние с ней в мыслях и делах. В интерпретации Торо природа приобретала самодовлеющее живое бытие. В учении Эмерсона этот момент был чрезвычайно ослаблен.
Иной смысл приобретала и сама «корреспонденция», вернее, Торо резко ограничил применимость этого принципа. Погружение в изучение фактов природы отодвигает на задний план их «корреспонденцию» с моральными идеалами. Философ столь убедительно и ярко рисует картины реальной материальной природы, что редкие попытки внести в этот контекст «корреспонденцию» теряют свою демонстративность и значимость. А сама интонация рассуждений Торо становится не утвердительной, а гипотетической. Символический метод позволяет Торо поднять повествование на философский уровень, не прибегая к аналогиям «корреспонденции». Редкий пример явной «корреспонденции» можно обнаружить в главе «Пруд в зимнюю пору» (трактат «Уолден»). Досконально точное с естественнонаучной точки зрения описание Уолдена Торо сопровождает следующим заключением: «Мои наблюдения над прудом верны и для области этики. Здесь также действует закон средних чисел» (9, 337). Далее философ пытается провести аналогию между естественной жизнью озера и жизнью человеческого духа. Но в отличие от «Природы» Эмерсона в «Уолдене» Торо эти «корреспонденции» даны в сглаженной форме, словно сам автор сомневается в их субстанциональности. Максимальное сосредоточение Торо на натуралистической стороне естественных феноменов лишало символ эмерсоновской умозрительности и надуманности.
