Потом батальон занял новый рубеж. Передний край обороны проходил по окраине кукурузного поля, петлял близ береговых обрывов. Враг рвался к Темрюку с яростью одержимых. Чаще применял психические атаки, стремился сломить душевные и физические силы защитников города.
В те дни Куников, которому присвоили звание майора, так напутствовал бойцов:
— Не нервничайте, ближе подпускайте. Они в атаке орут, пьяной ордой лезут: нам, мол, все нипочем! А вы их по-морскому: топай, топай, а я обожду. Молчите и поджидайте. Вот когда они дойдут до груды трупов таких же бандитов, открывай огонь. Пусть даже одного убьешь, а десяток назад побежит.
Батальон отражал все атаки — и психические, и обычные. Как только сильный артиллерийский огонь сменялся минометным, бойцы знали: должны показаться вражеские цепи. Гитлеровцы наступали с перекошенными лицами, что-то кричали, подбадривали себя. Моряки отвечали им грозным молчанием, как велел командир. И лишь в момент подхода врага к рубежу, где лежали почерневшие трупы, куниковцы открывали прицельный огонь. Словно морской шквал бушевал на поле боя. И пьяные озверелые захватчики отступали. «Трижды коммунистами», «черными дьяволами» прозвали враги морских пехотинцев в жестоких боях на Таманском полуострове.
Утром 28 августа на окопы первой роты двинулась немецкая пехота. Вражеские автоматчики еще с вечера подобрались к переднему краю обороны. Моряки, как всегда, подпускали гитлеровцев поближе и расстреливали их в упор.
Морякам удалось установить на автомашинах крупнокалиберные зенитные пулеметы и 45-миллиметровые орудия, одели броней наиболее уязвимые места. Такие импровизированные самоходные артиллерийские установки неожиданно для врага появлялись на переднем крае, прямой наводкой расстреливали огневые точки противника, затем быстро меняли позиции и снова били по фашистам.
Батальон отражал одну атаку за другой. Артиллерийский огонь противника сменялся минометным, а затем нее снова и — снова надвигались вражеские цепи. Свыше тысячи немцев и румын атаковали позиции морских пехотинцев.
Пригибая голову под пулями, на командный пункт батальона пришел командир первой роты, офицер Куревич.
— Разрешите, товарищ майор, — обратился он к Куникову, — контратаковать врага. А то гады-фашисты вою душу вымотали. Рота рвется вперед.
— Согласен, — ответил комбат. — Контратакуем всем батальоном. Ждите сигнала.
По сигналу комбата поднялись бойцы первой роты, за ними, как один, красноармейцы второй роты, весь батальон. С яростным кличем «Полундра! Смерть гадам!» неудержимо покатилась по полю человеческая волна. Фашисты дрогнули, стали отступать, потом беспорядочно побежали, бросая конные повозки, автомашины, зенитные орудия, устилая землю сотнями убитых и раненых. Среди трофеев в тот день батальон захватил немало автоматов и несколько пулеметов. Важный опорный пункт — хутор Белый — по-прежнему остался недосягаемым для врага.
Основные силы Северо-Кавказского фронта, остановившие наступление немецко-фашистских захватчиков в предгорьях западной части Главного Кавказского хребта, прикрывали туапсинское и новороссийское направления. Наиболее слабо прикрывался Таманский полуостров — там оборонялись лишь небольшие части морокой пехоты и тыловые подразделения военно-морских баз. Моряки упорно защищали каждый оборонительный рубеж, каждую позицию. В непрерывных боях, нередко переходивших в рукопашные схватки, они наводили ужас на фашистов.
Отдельный 305-й батальон морской пехоты оборонял важные участки: у совхозов «Красный луч», «Красный Октябрь», у станиц Курганской и Вышестеблиевской, у хуторов Красный Стрелок, Белый и Думчинский. Сражаясь бок о бок со знаменитым батальоном Вострикова, наш батальон отражал в день по шесть, а то и по восемь атак противника, несмотря на его значительное превосходство в силах. Цезарь Львович так рассказывал в письме другу об этих боях:
«От Азова до Тамани, с боями пять раз выходя из окружения, шли мы на наших маленьких катерах. Шторм 6, 7, 9 баллов. Часть людей утонула. Большинство выдержало. Затем меня назначили командиром батальона морпехоты… Сутки дали на формирование, а через 16 часов бросили в бой. Мы приняли бой с дивизией, и она не прорвала нашей линии. Нас два батальона морпехоты — один под командованием Вострикова, другим командую я — обескровили две вражеские дивизии. Тогда им на помощь дали еще две дивизии. Мы отходили только то приказу.
В огне росла боевая слава батальона. Я найду и пришлю тебе флотские газеты со статьями о нас. Оказалось, что я способный пехотный командир. Думаю, это главное в нашей моряцкой „пехотной неграмотности“, ибо нам совершенно все равно: идет ли на нас батальон, полк или дивизия… Мы шли тем же путем, где шел „железный поток“ (помнишь Серафимовича), но его путь был легче. Мы теряли десятки — уничтожали тысячи».
Куниковцы не только оборонялись. Им не раз приходилось дружной контратакой сметать вражеские ряды, на плечах отступающих врываться в расположение неприятеля, сеять ужас и панику среди гитлеровцев. Им доводилось преследовать врага то верхом на трофейных лошадях, то на немецких мотоциклах, захваченных в ходе боя.
Однажды мы с комиссаром батальона Василием Петровичем Никитиным обсуждали, откуда куниковцы берут силы, чтобы вести ожесточенные бои, длившиеся сутками, выдерживать безропотно многодневное пребывание под зачастившими дождями в сырых низинах, лиманах, камышовых зарослях.
— Такими наших бойцов воспитали партия, комсомол, воспитала Советская власть, — убежденно сказал Никитин.
А я подумал: «И такие люди, как наш комиссар».
В то время как Куников руководил боевыми действиями батальона, Никитин больше находился в ротах и взводах. Его встречали среди моряков днем и ночью, в ходе боя и в часы затишья. Внешне спокойный, уравновешенный, он нередко появлялся в траншеях в самый разгар боевой схватки, на самом тяжелом участке обороны. Одних, бывало, ободрит, других похвалит, а то и поможет принять решение командиру. Бойцы любили его беседы — немногословный, откровенный разговор. Батальонного комиссара Никитина, верного друга комбата, уважали, его распоряжения выполняли с особым рвением.
…На Тамани моряки сменили флотское обмундирование на армейское. Черные бушлаты и бескозырки являлись мишенью для немецких снайперов. Лишь полосатые тельняшки синели на груди морских пехотинцев, напоминая о флоте. Надели прославленные тельняшки и партизаны.
Мне радостно сознавать, что наши станичники ни в чем не уступали морякам: ни отвагой, ни боевым мастерством. Парни из донских и приазовских станиц и хуторов достойно носили звание морских пехотинцев, наводивших страх на немецко-фашистских захватчиков.
