— Об этом надо было думать раньше. Ты же говорил, что ненавидишь Америку.
— Это точно, — согласился он. — Но свою жизнь я люблю.
— А разве я — нет?
Посмотрев на него со стороны, я вспомнил слова Маргарет. Она предстала перед моим взором — небольшого роста с голубыми живыми глазами и мягкими, хорошо ухоженными руками. Мне вновь послышалось, как она сказала: «Я не доверяю ему ни на йоту… Вот увидишь, он тебя предаст… Посмотри на его обезьяньи руки и на его глаза. Он не может прямо посмотреть кому-либо в лицо. Ты никого не мог подобрать получше?! Ты — гордость всего управления?!»
Теперь было уже поздно думать о том, доверяю я ему или нет. Я был с ним связан так или иначе. У него на языке было все, о чем он думал. И как бы то ни было, он был молод и не видел, по сути дела, войны. Да и у кого сердце не забьется сильнее при разрывах бомб?
И вновь мы ползли замедленным — четыре километра в час — темпом по Атлантике. Целыми днями на лодке громко не говорили, опасаясь подслушивающих устройств противника. Даже под водой разговор шел шепотом. Когда темнело, мы всплывали под перископ и шли в тринадцати метрах от поверхности воды. В спокойную погоду поднимался шноркель для снабжения людей и машин воздухом. Когда это было невозможно, машины работали от электрического питания. Кислорода для дыхания команды в лодке хватало лишь на тридцать шесть часов. Далее легкие не выдерживали.
От постоянного напряжения время летело незаметно, а ведь в пути мы находились сорок шесть дней. Наши акустики не снимали наушников, вражеские, наверное, тоже. Мы привыкли к тесноте и плохому воздуху, к глубинным бомбам и разговору шепотом. Матросы мало говорили о доме, но много о нем думали. К тому времени ни одна немецкая подводная лодка не заходила уже так далеко в Атлантику без особого распоряжения. Возвратимся ли мы на родину? У кого было больше шансов на это — у команды «U-1230», которой предстоял обратный переход через океан, или у меня, собиравшегося проникнуть в тайны атомного оружия?
Если бы кто заболел, ему бы не повезло: на лодке врача не было. Умершего завертывали в его же подвесную койку, предварительно положив ему на грудь имперский военно-морской флаг, которых на лодке имелось достаточно.
Со смертью мы столкнулись между Фарерами и Исландией. Благополучно уйдя от глубинных бомб, мы едва не задохнулись от недостатка кислорода. Выручил старший машинист Беттгер, действовавший без приказа на свой собственный страх и риск.
От избыточного давления закладывало уши, учащенно билось сердце, перехватывало дыхание и кружилась голова. Даже консервные банки и те не выдерживали: либо лопались, либо сплющивались.
И вот мы выдвинули шноркель при большой волне, а он был залит водой. Выхлопные газы от работавших машин не смогли уйти в воздух и растеклись по лодке, воздействуя на сознание. Нерастерявшийся Беттгер, стоявший у дизелей, молниеносно выдернул муфту сцепления и переключил машины на электрический ток. А через несколько секунд он сам и еще восемь человек команды упали без чувств.
Лодка при внезапной остановке дизельных агрегатов рыскнула было вниз, затем медленно выпрямилась.
— Всплытие! — приказал капитан-лейтенант Хильбиг.
От включения сжатого воздуха «U-1230» буквально выпрыгнула, подобно рыбе, из воды. Люк рубки был резко открыт, и в лодку устремился свежий ночной воздух. В последнюю секунду. От возможного промедления выхлопные газы дизелей могли бы убить все живое. Потерявшие сознание члены экипажа были на тросах вытянуты через люк на палубу. Нам повезло, что поблизости не было никаких кораблей противника.
* * *
Америка приближалась, а вместе с нею и поджидавшее меня злосчастье. Я проверил свой багаж. Было ли это следствием нервозности или сработало мое шестое чувство? Вскрыв полученные долларовые пачки, я обнаружил на их бандеролях надпись: «Германский имперский банк». Несмотря на тысячи трудностей, мне были вручены подлинные американские обувь, рубашки, пистолеты и верхняя одежда. А предательские бандероли были оставлены: о них просто забыли.
До Америки оставалось еще четыре дня хода. С Центром мы постоянно поддерживали радиосвязь. И направились к указанному месту — бухте Френчмен в штате Мэн. Но вот из рубки выскочил радист и вручил Хильбигу, находившемуся на палубе, срочную радиограмму. Тот расшифровал ее через несколько минут. Я стоял рядом с ним. Он остолбенело уставился на меня.
— Это настоящее свинство, — произнес он и протянул мне расшифрованное сообщение. — Что вы об этом думаете?
Я прочитал запись, которая гласила:
«У нас есть все основания полагать, что противнику стало известно о нашей операции. Действуйте по собственному усмотрению».
— Что вы будете делать? — спросил Хильбиг.
— Сначала надо закурить, — ответил я. Он кивнул и сказал:
— Пройдемте в рубку. Оказавшись там, он продолжил:
— Обидно до слез. Так вы будете высаживаться или нет?
— Буду конечно же. Но надо найти другое место.
— Хорошо.
— И вот еще что, — добавил я. — Колпоу не должен ничего знать о радиограмме.
Мы прошли в кают-компанию и стали изучать карты побережья в поисках места высадки. Но нас ждало разочарование: глубины в этих районах были столь незначительными, что не могло быть и речи о подходе туда нашей подводной лодки. Вырисовывались лишь две возможности: возвращение назад или высадка в бухте Френчмен. И я решился на высадку там.
— Ничего приятного нас там не ожидает, — сказал капитан. — Если американцы предупреждены, то они знают точно, что мы можем осуществить высадку только в этой бухте. Им достаточно установить там звукоулавливатели… Исходя из этого, мне надо предпринять кое-какие меры предосторожности. Прежде всего необходимо подготовить лодку к потоплению, поскольку мы можем оказаться в руках противника. За ликвидацию лодки ответственность несу я.
— Конечно, — ответил я.
Я знал, что по кодексу командиров подводных лодок самым позорным была сдача лодки противнику в неповрежденном состоянии.
Но мы не смогли лечь на прямой курс к бухте Френчмен из-за аварии: произошло короткое замыкание трансформатора. Прибором измерения глубины из-за его повреждения пользоваться было нельзя, так что маневрировать в сравнительно небольшой бухте не представлялось возможным. Корабельный инженер доложил, что не в состоянии отремонтировать глубиномер подручными средствами. И тут я вспомнил, что был когда-то неплохим радиоинженером.
— Как мне представляется, единственное, что еще можем мы сделать в сложившейся ситуации, так это разобрать трансформатор и снова намотать катушки, — предложил я командиру.
