— Долго ты еще собираешься болтаться вокруг дворца этой Юлианы? — спросил он.
— Полагаю, придется оставить это занятие довольно скоро. Охранники, увидев меня, уже начинают в меня прицеливаться.
— Думаю, тебе уже пора распрощаться со всеми королями и королевами и скорее ехать сюда. Ты должен удостовериться, что с тех пор, как мы покинули Венецию в прошлый раз, с ней ничего не случилось. Через пару дней я еду в Мадрид встречать Мэри, и было бы хорошо, чтобы ты поехал со мной. У меня роскошная «ланчия» и прекрасный шофер, который может водить машину, а может и не делать этого. Я бы предпочел второе — у нас куча времени до начала праздника Сан-Исидро в Мадриде. Я мог бы ехать и один, но, честно говоря, после всех этих африканских передряг у меня внутри все болит. Я очень старался, чтобы газетчики не проведали об этом. После второй аварии у меня разрыв почек и множество внутренних ушибов, контузия, двоится в глазах, и так далее, и так далее. Ты знаешь, там был жуткий пожар. Я получил ожоги на левой руке и, так как оказался слабее, чем рассчитывал, упал, обжег живот, ноги и плечи. С гениталиями, правда, все в порядке. Честно говоря, Хотч, у меня сейчас не лучшие времена. Но в задницу все мои болячки. Кстати, сейчас подрядился написать пятнадцать тысяч слов для журнала «Лук». Не хочу изображать из себя тяжело больного, но уверен на все сто — было бы чертовски здорово, если бы ты, негодяй этакий, поехал со мной.
Гондола пристала к набережной, прямо ко входу в «Гритти». В этом бывшем дворце венецианского дожа, а теперь — тихом элегантном отеле Эрнест всегда останавливался, приезжая в Венецию. Когда я вошел в его комнату, он сидел у окна и читал. Тень от козырька белой теннисной кепки падала на глаза. Мятый шерстяной халат подпоясан кожаным ремнем, на пряжке которого выбито «Gott mit uns». Потрясенный его видом, я задержался у открытой двери. Последний раз мы встречались с ним осенью 1953 года, до его путешествия в Африку. Прошло всего лишь пять месяцев. Как же он постарел! То немногое, что осталось от волос (большая часть шевелюры Эрнеста сгорела), стало абсолютно белым, борода тоже поседела. Казалось, из Эрнеста что-то ушло, что-то неуловимое его покинуло — все вроде было таким же, но исчезло ощущение силы, мощи его личности.
За столом в углу комнаты сидел незнакомый худощавый человек с каким-то хищным выражением лица и делал вырезки из газет. Эрнест, увидев меня, радостно заулыбался:
— Хотч, чертов сын, как я рад тебя видеть!
Он скинул кепку с головы.
— Помоги мне встать.
Он оперся на меня и медленно поднялся со стула. Это явно причинило ему боль.
Когда он уже твердо стоял, мы обменялись испанским рукопожатием: левая рука одного — на плече у другого, и несколько обязательных похлопываний по спине.
— Надеюсь, я не сильно помешал твоей работе.
— Нет, что ты, скорее, ты спас меня от большой беды.
Мы говорили, и уже скоро я начал ощущать так хорошо знакомый мне энтузиазм и энергию, исходящую от него. Понемногу мое первое тягостное впечатление ослабевало.
— Папа, ты просто представить не можешь, как я чертовски рад видеть тебя здоровым. Те несколько дней, когда все газеты расписывали твои приключения, слегка поколебали мою уверенность в твоих силах.
— Да, некоторые уже начали рассылать уведомления о моей смерти. Были основания. Я полагаю, меня уже совсем списали со счетов, как товар, продаваемый по дешевке для рекламы. А сейчас у нас операция «Некролог».
Он подвел меня к человеку с хищным выражением лица, которого представил как Адамо, первоклассного шофера, а также известного гробовщика из Удино. Адамо, казалось, проводил все дни, просматривая газеты и журналы из разных стран и вырезая статьи и заметки о Хемингуэе, появившиеся во время аварии. Затем он складывал вырезки в огромный альбом. Эрнест сказал, что получал настоящее удовольствие, читая сообщения о своей смерти, более того, у него появился даже особый ритуал — по утрам выпить бокал шампанского и прочесть пару страниц некрологов. Чтобы дать мне возможность оценить это не сравнимое ни с чем удовольствие, Эрнест протянул вырезку из какой-то немецкой газеты; в статье утверждалось, что авария, в которую попал Эрнест, стала просто реализацией его хорошо всем известного стремления умереть. В стиле Gotterdammerung[9] автор статьи, рассказывая о предполагаемой мрачной кончине Эрнеста, связал ее с метафизическим образом леопарда, которого писатель поместил на вершину горы Килиманджаро в известном рассказе «Снега Килиманджаро».
Наконец Эрнест смог оторваться от своих некрологов и налил себе шампанского. Заметив у стены несколько длинных и узких деревянных ящиков, я поинтересовался у Эрнеста, что в них.
— Копья. Пытался научиться метать копье. Чаро, оруженосец Мэри, говорил, что я копьем смогу убить любого зверя, кроме слона, а может, и слона, если как следует потренироваться, позаниматься в спортивном зале. Но все же на моем счету — дикая собака, гиена и заяц. Ты берешь копье и орудуешь им, как боксер правой и левой рукой — целишься и мгновенно загоняешь его внутрь цели.
Боже, как жаль, что тебя не было с нами, когда все шло хорошо. Хотел написать тебе, но возникли проблемы. Лесничий оставил меня во главе района, официально назначив почетным егерем. Я должен был защищать посевы, но не имел права убить животное, если оно не представляло серьезной угрозы. На мою роль им пригодился бы настоящий шериф типа Купера. Ты бы видел, как я творил справедливость — хладнокровно и по-доброму. Все чисто. Никаких пыток. Ни один невиновный не признан виновным. Я знаю, это грешно, но так приятно иногда покомандовать, почувствовать в своих руках власть.
Как бы то ни было, но каждый раз, когда я сажусь писать письмо старине Хотчу, передо мной появляется некто умоляющий о помощи: «Бвана, слоны разрушили мою шамбу» (это может быть дом или посадки), или прибегает преисполненный усердия молодой полицейский лет двадцати двух, который следит за порядком в районе и понятия не имеет, что произошел от Адама. Он в отчаянии: «Бвана, мы должны заблокировать все дороги. На нас идут эти ослы — масаи. Сколько у тебя людей?» Я знаю, что это совершенная чушь, но говорю: «Шесть человек, способных сражаться, а кроме того, скауты, которых я могу вооружить. А еще у меня есть четыре копья. Сколько дорог ты хочешь заблокировать?»
«Четыре, — говорит он. — Я прибавлю к вашим еще двенадцать моих людей».
«Кто будет стоять на двух неизвестных путях в Амбо-сели?»
«Вы».
«Черт возьми», — говорю я, еще держа ручку, которую взял, чтобы писать письмо старине Хотчу. Бедняга, он его так и не получит. Операция отнимает всю ночь. Три безоружных человека из племени масаи остановлены и схвачены. Я делаю это для нашей королевы. Мы на службе. Благослови Бог нашу королеву. Благослови Бог и Мисс Мэри. Благослови Бог и старину Хотч-мару.
