Днем Спас-Помазкино было освобождено. Сразу же хотелось найти родителей детей. Однако сделать это не удалось. Почти все мужчины и женщины села были расстреляны фашистами. Моряки подобрали более пятидесяти трупов замученных гитлеровцами советских людей. Детей приютили оставшиеся жители села.
На коротком митинге, состоявшемся в селе, воины поклялись люто отомстить фашистским зверям за их неслыханные злодеяния.
Глазами командира батареи
17 января 1942 года бригада с боем овладела деревней Бабенки, а на другой день — селом Новоникольским. В сражениях здесь отличился командир батареи лейтенант Н. А. Бородин.
«Вечером нам передали приказание комбрига, — вспоминает Бородин, — готовиться к наступлению на деревню Бабенки. Ночью мы расставили пушки, отвели место для обоза, боезапаса. В яме расположили свой КП. С соседним батальоном наладили телефонную связь. Местность перед нами лежала ровная, чистая — ни складочки, ни кустика. Пехоте было проще: она стала окапываться в снегу и „обживать“ воронки, оставшиеся от осенних боев. А где укрыть от врага батарею? На наше счастье, шел густой снег, видимость была плохая.
Ранним утром противник открыл сосредоточенный огонь из орудий и минометов. Больше часа лежали мы, зарывшись в снег. Несколько человек ранило, убило две лошади. Знал ли противник, что мы здесь находимся, или нет, но мною овладела тревога: еще два-три таких налета, и батарея, пожалуй, останется без людей и без конной тяги. Требовалось что-то предпринять. Но что? Истекать кровью на занятой позиции и пассивно ждать помощи? Или отойти назад?
Я лежал в снегу, стиснув зубы. Злость душила меня: неужели так и будет? Они нас — бить, а мы молча умирать! И это после многих наших побед!
Командир артиллерийской батареи гвардии лейтенант Н. А. Бородин.
Невольно вспомнился эпизод из первых боев за Москву в ноябре 1941 года. Тогда к нам на батарею в сопровождении комбрига Безверхова и начарта Трекова прибыли командующий Западным фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и командующий армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов. Командующий армией, кивнув в сторону Жукова, предложил мне объяснить план своих действий на случай прорыва танков противника на соседнем участке, где вероятность их появления была большей. Тут у меня получилась заминка. Дело в том, что Жуков был в тулупе, а в лицо я его тогда не знал. Поэтому, прежде чем начать объяснение, сочувственно сказал, жаль, мол, только, что гражданскому лицу не все, быть может, будет понятно. Командующий армией усмехнулся. Я же стал как можно популярнее излагать план своих действий.
Слушал „гражданский“ товарищ и нашел столько изъянов в моем плане, что мне оставалось только загадывать себе загадки: кто же мой слушатель? А им-то оказался, как я узнал потом, сам Жуков. Главное его замечание касалось моих несколько шаблонных планов. Они не предусматривали действий инициативных, предприимчивых, исходящих из той обстановки, которая может сложиться на поле боя, а в основном строились на ожидании команд сверху. Может, вот такая скованность, ограниченность в планах и были причиной моих не совсем уверенных действий во время первого боя на канале Москва — Волга. Тогда батарея хотя и подбила шесть немецких танков, но действовала, в чем я убежден до сих пор, не лучшим образом. Немецкие танки шли с левого фланга, и мне казалось, что вот-вот по ним должен открыть огонь сосед, а затем наступит наш черед. Нам дадут на то команду. Промедлили порядком. Ударили по танкам лишь тогда, когда они ринулись на батарею, открыв по ней огонь.
В такой обстановке мы действовали нервозно, в спешке, стреляли неточно. Вот что значит не взять на себя всю ответственность в нужный момент, не принять без промедления, когда это требуется, самостоятельного решения.
Раздумывая так, взвешивая обстановку, в которую попала батарея на подступах к селу Бабенки, я решил не ждать особых указаний сверху, а действовать так, как диктовали складывавшиеся обстоятельства. Надо было узнать, какие силы противодействуют нам в деревне, нельзя ли покончить с ними. С группой разведчиков я решил осмотреть подходы к населенному пункту. Скрытно приблизились к деревне. В бинокль осмотрел улицу. Присутствия большого отряда гитлеровцев не обнаружил. Однако, чтобы получить более точные данные, послал в Бабенки надежного и искусного разведчика сержанта Ивана Дуракова. Сам направился к орудиям. Матросы и старшины возбуждены. Старшина 1-й статьи Туезов говорит:
— Фрицы, видимо, не знают, что мы лежим без укрытий, а то бы от батареи осталось одно воспоминание.
Пошел к командиру батальона капитану Тулупову. Он лежал в окопе под плащ-палаткой, покрытой толстым слоем снега. Голова обвязана бинтом. Я присел рядом на корточки, доложил о своих наблюдениях и предложил совместно атаковать Бабенки, выбить оттуда противника и укрыть там людей и пушки.
— Удастся ли это сделать без тщательной подготовки? — выразил сомнение Николай Лаврентьевич. — Да и в ротах большая убыль.
Но все же капитан разрешил мне ввести в дело два взвода, прикрывавшие батарею.
Пока я разговаривал с комбатом, гитлеровцы начали очередной обстрел. После огневого налета мне доложили, что лошади у третьего и четвертого орудий перебиты, в расчетах есть раненые.
Озадаченный, возвратился я к себе. Через два часа прибыли разведчики. Сержант Дураков проник в деревню и нанес на планшет расположение минометов, место штаба. Судя по всему, там были стрелковая рота, минометная батарея, около десятка мотоциклов с пулеметами, несколько автомашин. Солдаты размещались в домах на краю деревни, обращенном к нашим позициям. Скрытно проникнуть в деревню можно оврагом, который начинался справа от нас и выходил на середину улицы.
Взвесив все обстоятельства, я решил атаковать Бабенки. Свое решение сообщил политруку батареи Шаповалову. Человек смелый, но и в меру осторожный, он заметил, что дело это рискованное и предпринимать его вряд ли стоит. Здесь мы впервые за нашу боевую жизнь разошлись с политруком во мнениях. Я смотрел на карту, еще раз прикидывая возможные варианты атаки. Познакомил с ними Шаповалова, но тот молчал. Тогда я в сердцах спросил: „А что предлагаете вы?“ Но не успел высказать все, что хотел, как, улыбнувшись, политрук ответил: „То, что и ты“. В этих „вы“ и „ты“ была выражена вся динамика нашего обмена мнениями и осмысления обстановки. От разногласия мы пришли к согласию. Я подал руку Геннадию Шаповалову и предложил: „Давай действовать“. Собрали командиров, познакомили их с обстановкой, с принятым мною решением. Быстро разошлись по местам, чтобы подготовить к бою всех воинов, привести в готовность оружие.
