Ну а что касается инструкций, которыми руководствовались воздухоплаватели, то писали их по таким вот не «типовым» примерам нашей боевой работы.
…На рубеже у реки Великой старшему лейтенанту Гречаному из отряда Кирикова предстояла ночная разведка шоссе и сбор данных о возможной перегруппировке сил противника.
Днем хоть и робко пока, но все же пригревало мартовское солнышко — бередило весну, а ночи стояли еще по-февральски морозные, но уже по-мартовски глухие. Трудно в такие ночи что-либо разглядеть. Но на то и разведка.
Настраивая себя на работу, Гречаный неторопливо натягивал лямки парашюта. Откуда ни возьмись появилась ефрейтор Лариса Дашко и просит Кирикова разрешить и ей подняться в корзине. Оказывается, она давно потихоньку училась у воздухоплавателей читать карту, вести разведку. А теперь вот решила, что пора бы и в воздух. [89]
— Незачем! — растревоженно вмешался моторист Николай Заруба. — Баба в корзине — все одно что на корабле: одни неприятности от этих затей…
— Не слушайте его, — отмахнулась от смурного Николая девушка. — Ну, товарищ капитан, ну, пожалуйста, я справлюсь.
— Давай! — великодушно взмахнул рукой Кириков. — Ежели не боишься…
— Есть, в воздух! — радостно крикнула Дашко. Недовольный Заруба что-то еще бурчит, однако аэростат пошел на высоту…
Уже полчаса висят над передним краем Гречаный и Дашко. Шоссе лишь изредка просвечивают фары машин, идущих на запад от Пскова, да время от времени темноту ночи озаряют разноцветные всполохи ракет. Ларисе хорошо в такие мгновения видно извилистую ленту реки Великой — она пересекает древний русский город Псков. Здесь, с высоты восемьсот метров, кажется, что название свое река получила в шутку — не такая она вроде бы и великая.
С северо-востока до разведчиков донесся гул самолета. Судя по звуку, это По-2.
— Наш… — спешит успокоить и обнадежить новичка в небе старший лейтенант Гречаный.
Но тут аэростат вдруг резко рвет вниз, Дашко инстинктивно хватается за его борт, стропы тут же свободно повисают, и становится на удивление тихо. Только прибор показывает, что идет быстрый набор высоты. Ефрейтор Дашко тревожно озирается, выглядывает из корзины вниз и недоуменно спрашивает Гречаного:
— Это что, Заруба так пугает меня? Дергает корзину…
— Да не совсем, — старший лейтенант Гречаный пытается быть игриво-беззаботным, — самолет оборвал наш трос, понимаешь ли. Мы, так сказать, в свободном полете. Летим, правда, к переднему краю. Очевидно, придется прыгать…
Девушке все еще не верится, что заманчивый на земле ночной полет обернулся в воздухе такой пугающей неожиданностью. Она медлит. Затем тряхнув головой — эх, была не была! — решительно переваливается через борт. Гречаный слегка подталкивает ее в ночную зияющую пустоту и напутственно кричит вдогонку:
— Не забудь дернуть за кольцо!
Некоторое время он напряженно вглядывается вниз, и вмиг с его лица смывает всю игривость — где же купол? Купола парашюта на фоне мутной снежной пелены он так и не замечает. А высота уже два с половиной километра. [90]
Тогда воздухоплаватель вскрывает аэростат при помощи разрывного устройства, собирает карты и выбрасывается через борт сам.
Глубокий снег смягчает удар. Гречаный освобождается от парашюта и, вобрав в себя сколько хватило сил морозного ночного воздуха, зычно призывает девушку. В ответ — лишь жутковатое в ночи, приглушенное эхо да таинственные лесные шорохи и вздохи.
С девушкой могло случиться что угодно. Ведь опыта парашютных прыжков никакого, а тем более ночных. Но кто же думал-гадал, что придется прыгать? Гречаный, потоптавшись на месте и покричав до хрипоты, решает прокладывать себе дорогу по ветру. Тяжел ночной мартовский снег, унты вязнут в сугробах, проваливаются в невидимые под снегом звериные норы, дышится тяжело…
Много ли, мало проходил Гречаный, но усталость сковала все тело — верный признак того, что не так уж и мало, и тогда он, достав пистолет, стреляет в воздух. Невдалеке послышался радостный девичий возглас:
— Я здесь!
Вот тебе и на! Он спешит на зов и замечает наконец в темноте ефрейтора Дашко. Она, оказывается, при прыжке потеряла унт, боится идти дальше.
— На вот, держи мой носок шерстяной, — снова обретает утраченную было бодрость Гречаный, и вместе они отправляются на поиски отряда…
Что тут говорить — прав был моторист Заруба или не прав, в чем-то, видимо, и не ошибался, опыт уже подсказывал. Ну а соответствующей строкой лег в инструкцию воздухоплавателей и этот эпизод.
* * *
Получив срочный вызов в штаб артиллерии 42-й армии, я явился и доложил о прибытии генералу М. С. Михалкину, никак не предполагая, чем вызвана эта срочность. За два года совместной работы многое узнал я об этом незаурядном в своей профессии артиллеристе. Еще до революции он трудился на Пулковском заводе, в восемнадцатом добровольцем вступил в Красную Армию и с тех пор уже не снимал шинели. Начинал солдатом — стал генералом.
Особенно прославился Михаил Семенович при отражении вражеских атак у Пулково в сентябре сорок первого года, когда дневал и ночевал на передовом наблюдательном пункте у развалин обсерватории. Он был в курсе всех боевых дел на своем фронте, а хозяйство ею немалое. Командиров частей, [91] как правило, вызывал к себе на КП. Глаз — у стереотрубы, ухо — у телефонной трубки. Тут у него и карта огней под руками, тут принимает решения, отдает команды…
Мы, воздухоплаватели, уважали требовательного генерала за оперативность, четкие и ясные распоряжения и, главное, умение использовать наши аэростаты. Михаил Семенович в свою очередь умел ценить самоотверженность корректировщиков и всегда благодарил нас за выполнение поставленных задач. Приятно было и приказы его выполнять, и просто общаться как с человеком.
В тот раз генерал Михалкин не сразу назвал причину вызова. Вымеряя шагами землянку, сначала сообщил, что наша 42-я армия вместе с 67-й и 54-й переходят в подчинение вновь образованному 3-му Прибалтийскому фронту, что командующим его назначен генерал И. И. Масленников.
У меня невольно вырвалось:
— А что же ждет нас, воздухоплавателей?
Михаил Семенович озабоченно поворошил седую прядь, которая резко высвечивала в темной шевелюре, и ответил:
— Поработаем с тобой на Ленфронте. Там еще много незавершенных дел…
Конечно, жаль было расставаться с друзьями-артиллеристами, но приказ есть приказ.
Генерал проинформировал меня о предстоящих наступательных операциях фронта на Карельском перешейке. Дело в том, что руководители реакционного правительства Финляндии отвергли условия нашего правительства, на которых она могла бы выйти из войны против СССР, поэтому Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу провести Выборгскую наступательную операцию по разгрому финнов на Карельском перешейке, освободить советскую территорию, восстановить государственную границу и заставить Финляндию выйти из войны.
