— Какая жуткая подробность из того трагического времени нет-нет и тревожит вашу память?
— Официальный приговор отцу — «10 лет без права переписки». И лишь потом люди узнали, что это означает мгновенный расстрел. Тут же, сразу приводилось в исполнение. Отец убит невинно! До конца моих дней я буду это помнить.
— Майя Михайловна, у вас великое множество поклонников, влюбленных в ваше искусство. Но и недоброжелателей хватает. Что вам труднее переносить — приставучее преклонение или зависть и интриги?
— К поклонениям можно привыкнуть, они не очень угнетают. Всегда была счастлива доставлять людям радость. Признаюсь, завистникам я мало приносила радости. А интриги — это обидно, и даже очень. Любой человек на это обращает внимание. Я не исключение.
— Не от этих ли интриг приключались ваши бессонницы?
— Не только от них. Когда мы начали ездить на гастроли по миру, то никак не могли приспособиться к скачкам времени. По-московски — ночь, а там, где-то, день. Чтобы танцевать, надо поспать, и мы глотали снотворное. В одной Японии я была 35 раз!
— Вы уже почти японка! Они вам памятник должны поставить.
— (Смеется.) Какие-то общества Плисецкой у них уже есть. Зимой собираюсь отправиться в тридцать шестое путешествие туда — там тоже планируют фестиваль. Так что путешествия отучили меня спать, и теперь я боюсь — не усну — и принимаю снотворное. Есть анекдот: «Доктор, я страдаю бессонницей». — «А что вы делаете, чтобы заснуть?» — «Я считаю». — «До скольких вы считаете?» — «До трех». — «Ну, так быстро засыпаете?» — «Иногда в четыре». Сколько мне ни говори, что снотворные опасны, я с детства неслух: говорят — нельзя, я слушаю и все равно делаю по-своему.
— Чем вы себя ограждаете от хамского наскока дураков, особенно кем-то науськанных?
— Отвечаю им одной фразой: оставайтесь непоколебимо убежденными в своей правоте.
— В тексте Мериме Кармен не столь совершенна, как в вашем танце: в каждом жесте, в повороте головы — сама гордость и страсть. В ней — победная артистическая выразительность. Вы Кармен открыли в себе?
— Я ее так понимаю. Играю искренне. Конечно, как Альберто Алонсо поставил, он ведь мог решить ее образ как в опере, на полном серьезе. А я даже классику танцевала с юмором. Иначе скучно. А Кармен в опере делают эдакой вамп. Наша с Алонсо Кармен издевалась, смеялась и испытывала партнеров. Тореро ей был просто интересен — что это за тип? Хосе она очень хорошо знала. Есть там сцена «По дороге в тюрьму». Алонсо поставил ее очень выразительно. Там каждый шаг, взгляд что-то значат. Если это исполнить, роль получится! Я играла и смотрела на реакцию партнеров: схулиганю и смотрю на него. Испанским зрителям это очень понравилось. И в зале раздалось «оле!». Я жила в спектакле страстями, которые чувствовала в Кармен. Мне и рассказ Мериме очень нравился, не могу сказать чем. О музыке Бизе я всю жизнь думала. Когда я увидела у нас в Ледовом дворце спектакль «Кармен» кубинского балета в постановке Алонсо, я просто упала со стула от изумления. И сказала, как Таня Ларина: «Это он!» Побежала за кулисы к Альберто. Мы еще не были знакомы. Влетела и с ходу: «Альберто, вы хотите для меня поставить «Кармен»?» — «Я об этом мечтаю», — сказал балетмейстер.
— А как с музыкой балета?
— Я о ней просила сначала Шостаковича. Он занят был, почесал затылок и произнес: «Я Бизе боюсь». Это отпало. Я к Хачатуряну. Он сделал круглые глаза и ушел от ответа. Альберто специально приехал в Москву — ему, кубинцу, сделали визу. Не будь Фиделя Кастро, нам бы и не снилась «Кармен»: иностранцев в Большой к творчеству не допускали. У Алонсо уже было готовое либретто. Щедрин прочел его и посоветовал, что взять из Бизе. Начали ставить. Не получалось! Что-то выходило, но чаще с музыкой совершенно не совпадало. Мы с Тореро разревелись, пришли к Щедрину с жалобой: «Что нам делать?» — «Ну ладно, приду я к вам на репетицию», — сказал Щедрин. Пришел, посмотрел. «Очень интересно, — сказал с улыбкой. — Ладно, не плачьте…» За 20 дней он сделал аранжировку. Теперь эта пьеса, «Кармен-сюита», — самая популярная в мире. Ее играют 365 дней в году — или балет, или просто оркестр, или запись. Думаю, Жоржик был бы доволен озорным превращением своей оперы в балет.
— Вы, Майя Михайловна, вдохновляете мужчин, и они создают для вас и в вашу честь замечательные творения. Интересно, какие душевные порыва Анны Карениной в балете Щедрина вас не только увлекли, но и потрясли?
— В «Анне» я играю не себя, а то, как я представляю себе эту женщину, ее сложный характер, ее любовь и загнанность. Марина Цветаева сказала проще: «За исполнение всех своих желаний она легла на рельсы». Может быть, так и есть?
— В эпиграфе Толстого к роману — та же мысль: «Мне отмщение, и аз воздам».
— Да, это означает: я сама себе воздам.
— Майя Михайловна, изменилось ли с годами ваше понимание счастья?
— С годами мы все осмысливаем свой путь. Я все больше ценю свое счастье. Раньше некогда было даже обернуться, чтобы поразмышлять. Любуясь итальянской старинной скульптурой на домах, я вдруг воскликнула однажды: «Ой, как она быстро повернулась!» Мне показалось, что скульптура живая, а я всего лишь поглядела на нее под другим углом.
— Великая скульптура бессмертна.
— И прекрасная живопись, и музыка, и вообще настоящее искусство нетленно.
— А несравненная Плисецкая бывает самоедкой?
— Всегда!!! Истинная правда. Я все время себя казню и ругаю за ошибки.
— Майя Михайловна, вы с Родионом Константиновичем не работаете в шоу-бизнесе. В других странах вы стали бы миллионерами. А вы живете скромно. В чем ваше богатство?
— Не уверена, что в драгоценных вещах — счастье. Можно бешено разбогатеть и быть несчастным. Мне кажется, у человека не должно быть ничего сверхлишнего. И кроме того, это страшно отягощает. Представьте себе: ну был бы у нас большой и дорогой дом. Ведь его надо содержать, за ним трудно ухаживать, необходимо иметь большой штат работников. Зачем? Когда-то давно Люся Зыкина сказала мне свою мудрость: «И с собой не возьмешь, и за тобой не понесут».
— Ваши поклонники стараются поразить вас оригинальностью подношений. Какие подарки вас особенно порадовали и вдохновили?
— Самый драгоценный подарок моего мужа Родиона Щедрина — балет «Дама с собачкой» к моему дню рождения. Не забыть подарок Нуриева — розы огненного цвета, такой цвет я видела впервые; или огромную охапку фантастических пионов в круглой, как аквариум, вазе Жаклин Кеннеди. И великий подарок к юбилею от Мориса Бежара — танцевальный номер на музыку Баха — Гуно «Ave Maria». Он назвал его «Ave Maйя».
