Смена времен года сопровождалась и одушевлялась литургическим циклом. От Рождества к Великому посту, а от него к Вознесению каждый праздник имел свои традиции и нес свои радости. Во время некоторых из них в церквах еще исполнялись танцы, имевшие давнее галльское или германское происхождение, которым клирики пытались придать вид и смысл церковного обряда. Праздники, посвященные местным святым (каждый регион и каждая профессиональная корпорация имели особых святых покровителей), еще больше сближались по своему характеру с фольклором. Большинство коллективных увеселений так или иначе было связано с культом этих святых. В некоторых городах существовали братства, посвященные местному святому, и в посвященный ему день устраивались шумные пирушки. В году насчитывалось около тридцати праздничных дней, помимо воскресений. Обычно они сопровождались церковными церемониями, перед народом разворачивались драматические действа. Литургия, представлявшая собой подлинное искусство молитвы, являлась одним из стержней культуры того времени, одним из наиболее оживленных ее очагов. Вместе с тем она оставалась своего рода роскошью, поскольку лишь наиболее крупные церкви обладали необходимыми человеческими и материальными ресурсами, чтобы торжественно проводить эти церемонии, которые любили продлевать, усложнять, насыщать произвольными украшениями. День за днем повторялось, помимо мессы, богослужение по часам (заутреня, первый, третий, шестой и девятый часы, вечерня и повечерие), о котором оповещали звоном колокола и который семь раз прерывал дневные труды и ночной сон во имя чтения псалмов и пения гимнов.
Деревенская жизнь знала и чисто светские праздники, например, по случаю уплаты оброка сеньору. Зеленой листвой украшали быка, которого отводили к замку, а господин в знак подтверждения уплаты передавал плательщикам гирлянды из цветов. Даже отправление правосудия заключало в себе элемент развлечения, становясь источником занимательных историй о комических похождениях прелюбодея, захваченного на месте преступления, о несчастных, прикованных к позорному столбу, а иной раз и о совершении казни. Но сколь бы горестным или радостным ни выдался день, как только ночь опускалась на соломенные крыши деревенских домов, обитаемая земля еще больше сжималась в размерах. Вокруг этого хрупкого очага тепла и жизни, этого постоянно угрожаемого приюта смыкался огромный лес.
Лес был вездесущ — дикий, наполненный щебетом птиц и ревом зверей, лишь местами словно бы продырявленный пустошами и болотами. В нем чередовались высоченные дубы, буки, хвойные деревья и даже каштаны (ареал распространения этого дерева достигал Нормандии, где оно исчезло значительно позже), заросли кустарника, дикие яблони и груши, боярышник. Бедственные события IX и X веков и связанная с ними миграция населения еще более расширили лесные площади, уступив им, особенно на западе и в центре, некогда возделывавшиеся территории. Лес покрывал в 1000 году две трети территории Франции и Англии. Испокон веку он внушал благоговейный ужас, являясь в то же время важным источником пропитания. Территория церковных приходов заканчивалась на опушке леса. Олицетворяя саму природу, первозданную, какой она вышла из рук Творца, он побуждал к молитве и размышлению. Порой он служил источником своеобразного развлечения, когда взору ступившего в него человека представали полусгнившие трупы, там и сям висевшие на ветвях деревьев среди ярких красок осенней листвы...
В течение долгого времени считалось, что лес не может быть собственностью отдельных лиц. Однако вопреки всему большие участки его в конце концов оказались во владении сеньоров, всячески ограничивавших или обременявших тяжелыми поборами коллективное, общинное пользование им. Вместе с тем лес не берегли. Беспорядочно практиковавшаяся заготовка коры, из которой получали дубильное вещество и волокно для изготовления веревок, губила множество деревьев, оголенные стволы которых засыхали на корню. Нерегулируемая рубка леса приводила к возникновению обширных прогалин, зараставших кустарником. Лес представлял собой серьезное естественное препятствие, самую нерушимую из границ между государствами: так, Орлеанский лес на протяжении веков отделял герцогства Бургундское и Беррийское от того, что тогда называлось «Францией». Он служил также наилучшим прибежищем для разбойников и отшельников, беглых и всякого рода «лесных людей», более или менее подозрительных для оседлых деревенских жителей — заготовителей угля и золы, использовавшейся для производства мыла, сборщиков дикого меда и воска. Для жителей лесных окраин лес служил неисчерпаемым источником древесины, исключительно важного материала, перерабатывавшегося на месте за неимением средств для его транспортировки. Хворост сжигали в очагах, мох и сухая листва служили подстилкой для скота и, по всей вероятности, ложем для множества людей; из плодов букового дерева получали масло для повседневного потребления; дикие ягоды, яблоки, груши и мушмула заменяли более редкие плоды фруктовых садов. Овцы, козы, свиньи, а порой и крупный рогатый скот бродили среди лесной поросли в поисках пропитания. Несмотря на существование обычаев, ограничивавших периоды, в течение которых можно было пользоваться «правом выпаса», его экономическое значение было велико.
Но прежде всего лес — место обитания диких животных: оленей, кабанов, косуль, выдр, куниц, рысей. В изобилии водились лисы. Волки, несметное множество которых, являясь непременным атрибутом повседневной жизни, служило настоящим бичом для любого человеческого поселения, исчезнут во Франции еще не так скоро, как в Англии, островное положение которой препятствовало обновлению вида из-за невозможности иммиграции новых особей. Волка боялись и вместе с тем презирали его как животное вечно голодное, жестокое, подлое и лживое. Не зря поговорка гласит: «Коварен, как волк». Действительно, он ловок и хитер, но при этом силен и чрезвычайно вынослив. Для псовой охоты он неуязвим, если только не попадет в западню, поэтому жители целых деревень участвовали в облавах, используя в качестве подкрепления громкий крик и шум.
Помимо того, что охота позволяла избавляться от вредных животных, волков и лис, она служила, в большей мере, чем скотоводство, источником получения мяса, а для господ — к тому же еще предметом страстного увлечения и, наряду с войной, главным занятием. На крупную дичь охотились с луком и рогатиной, на кабанов и оленей — «по следам», то есть со сворой собак. Использовали специальные породы собак: борзых для охоты на зайцев, легавых (bracon — отсюда пошло слово браконьер) — на оленя. Наиболее престижной, но вместе с тем и более дорогостоящей, а потому более редкой была соколиная охота (или охота с ястребом), имевшая древнюю традицию. Птицу, взятую из гнезда, долго и терпеливо обучали. Практика псовой охоты, предполагавшая наличие больших лесных массивов, имела одно экономическое последствие: сеньор был вынужден ограничить рубку леса в своем домене. Некоторое уменьшение количества дичи в XI веке стимулировало создание сеньориальных заповедников, немногочисленных до той поры. Исключительное право охоты в заповедных лесах принадлежало хозяину домена.
