Дочери все равно нужны деньги, чтобы жить как следует, не нищенствовать. И жили как следует, не нищенствовали. Не беда, что поповна.
Вот она картина быта этого человека. Терпение и труд все перетрут!
Болезнь довольно сильно потрепала меня. Хотя была совершенно ничтожная операция проделана в клинике по поводу туберкулезного подозрения. И все-таки я был очень слаб. Мой друг Дима Колосов настаивал на том, чтобы меня показывали разным врачам. И в этом смысле очень интересно: его отец, видный врач, гинеколог, его мать — очень хороший терапевт, но уже не работает, — они все приняли участие в моей судьбе. Мария Романовна, которой мало приходилось иметь дела с медициной, была поражена, сколько энергии, интереса и просто теплого отношения они проявили к своему новому пациенту! Я уже не говорю о том, что ребята, то есть те, с кем я учился и с кем кончил школу, постоянно ко мне приходили. Это был Юрка Есенин, в первую очередь, сын Сергея Александровича Есенина. Он приносил книжки, очень хорошие книги, из отцовской библиотеки. Тот книги собирал, но не читал их или читал редко. Юрка любил рассказывать о том, как они жили, у Юрки была чудная мать — первая жена Есенина, простая женщина, корректор в типографии «Искры революции». Она мастерила нам несложный чай и маленькие бутербродики, когда наша мужская компания уставала от различных обсуждений, проектов, идей. Так протекала моя жизнь.
Надо сказать, что не только ребята ко мне приходили, но Дима Колосов, уезжая в экспедицию, поручил своему отцу наблюдать за моим здоровьем. И тот действительно наблюдал. А так как Дима непосредственно навещать меня не мог (он был все время в экспедиции), то он писал отцу, Михаилу Алексеевичу, письма, в которых очень просил посетить меня и сообщить, как мое здоровье. И старый профессор отправлялся в любую погоду, в жар и холод, в Зеленоградскую, где мы жили на даче. Ну, что за дача? Ни у кого не было дач… Не было дач просто. А надо было жить на свежем воздухе, на даче. И самый непрактичный человек оказался самым практичным. Варвара Сергеевна обратилась к директору Зеленоградской школы с просьбой, чтобы она нам уступила два класса, в которых мы могли бы провести лето. Та сказала, что с удовольствием, но уже три класса она уступила — Кузьминой Вере Дмитриевне. А теперь, значит, вы хотите? Я должна и для вас это сделать. И все было сделано. Июнь, июль и половину августа мы жили на даче, то есть в двух классах, которые были преобразованы в жилые помещения. И все это было совершенно замечательно, потому что во всем была любовь и огромная забота каждого о каждом.
Однажды туда приехал Михаил Леонидович Иванов, тоже доктор, и тоже по просьбе. Он встретил своих старых товарищей и говорил: «Ну, что же, теперь новый фронт?» Сам он был хирург и занимался полевой хирургией, то есть всегда проводил операции под огнем. Он осмотрел меня очень хорошо и сказал: «Hv что жe выздоровеет, конечно, еще бы! Во-первых, лето, во вторых условия — чудные дачные условия, а в-третьи, люди которые его окружают. Вы что думаете, это так просто? Он уехал.
Какие события были потом? Первое событие — это то, что я был разлучен с Юркой Есениным. Его призвали в армию. Но в это время я уже ходил на дальние расстояния. И когда я провожал Юрку, он говорил: «Ну, что же, я себя чувствую по меньшей мере гусаром, когда такой кавалергард, как Либан, меня провожает». К несчастью, потом мы уже никогда не виделись. Он исчез из поля моего зрения. Ни письма, ни записки — ничто не действовало. Я пришел к его матери и спрашиваю: «В чем же дело?» Она говорит: «Сама не знаю. Ездила в часть, спрашивала — никто никакого ответа не дает».
Осень наступала. Надо было переезжать на зимние квартиры. То есть переезжать в Москву, отказаться от дачи, от этих классов-комнат, в которых мы так хорошо расположились и так хорошо жили. Но Михаил Алексеевич Колосов, это отец Димы Колосова, любил повторять такую пословицу: «Боги завистливы». Это относилось к тому, что наше благополучие было нарушено. И нарушено целым рядом страшных событий. Первое событие — Дима Колосов, находясь в экспедиции, попал под облучение (он был на Севере, где проводились опыты с излучением). И потом никакие средства уже не могли помочь. Он довольно быстро сгорал, сгорал у нас на глазах.
Это была страшная катастрофа для всей нашей коммуны. Но как тебе сказать, молодость — она вообще очень жестока, кто-то погибает и кто-то выживает. Так вот тот, кто выжил, не хотел признать трагизма положения, им все еще мерещилось солнце.
Его отец, Михаил Алексеевич, своей пословицей, что «боги завистливы», все время нас раздражал. Я смотрел на него и думал: «Неужели у него столько энергии и оптимизма, что он может шутить в это время?» Но это была моя неопытность, ему было не до шуток. Он вообще уже смотрел на жизнь какими-то другими глазами, глазами хирурга. Он продолжал делать операции, хотя одна из больных ему перерезала сухожилие: во время операции дернулась и ланцетом срезала.
А здоровье мое улучшалось, и настолько хорошо я себя почувствовал, что в октябре месяце я уже стал преподавать в школе. Представляешь, что это значит? Самое трудное было то, что школа находилась в Бауманском районе. Нужно было на работу ехать на трамвае. А тебя в трамвае тискают, прижимают, а живот-то у меня распорот. Его, конечно, зашили, заставили носить корсет, но все это не то, не свое брюхо. Когда Михаил Леонидович Иванов меня смотрел, я ему жаловался на то, что толкают, прижимают. Он мне говорил: «Ну и что же? Очень хорошо. Это гимнастика для вашего брюха». Я понимал, что это плохая шутка. Ничего! Самое страшное уже пережили. Я не знал, что я самое страшное пережил. Мне казалось, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Но молодость брала свое.
Жизнь моя резко изменилась после того, как я кончил школу. Я оказался в совершенно неожиданном положении. Когда-то я думал, что когда буду взрослый, я все переделаю по-своему, и все будет очень хорошо. Вот теперь, когда я стал взрослым, ничего не переделал по-свое-му. Но стало несколько лучше, чем я предполагал. Во-первых, когда я первый раз принес домой свой заработок, а это было 300 рублей, это была огромная сумма, Мария Романовна даже удивилась: «Откуда у тебя такие деньги.» Я рассказал ей, что меня зачислили в штат культработников ближайшего завода, бывший «Гужон», и мне положили такой временный оклад, пока я организую всю работу. Вот я организовал всю работу, то есть расписал, какие должны быть кружки, какие должны быть экскурсии, путешествия, конференции. У меня так это все хорошо получалось, что когда культкомиссия стала проверять и это все читать, то сказали: «Ну, это фантазии, этого у нас никогда не будет». Что делать? Фантазия, но очень хорошая. И с этим все согласились. Больше всего меня расстроило то что на мои фантазии мало кто ответил как следует. Например один ответ был такой. Когда я предлагал путешествие на Кавказ, то нашлось несколько охотниц поехать на Кавказ познакомиться с жизнью горцев. <…>
